Книга Минута после полуночи - Лиза Марич

— Я не стану лебезить перед их превосходительствами! — отрезала Ольга. — Унижаться, наперед зная, что ничего из этого не выйдет… благодарю покорно!

— Почему же не выйдет, Оленька?

— Потому что рядом со мной Лили будет выглядеть пугалом!

Ольга бросила книжку на диван и вышла из комнаты. Мать тяжело вздохнула, глядя ей вслед.

Красавица Мария Подборская в молодости совершила четыре ошибки. Каждая из них имела непоправимые последствия.

Первая ошибка: без памяти влюбилась в студента-медика, снимавшего мансарду в доме ее родителей. Вторая: приняла его предложение, не думая о будущем. Третья: перешла в православие, чтобы обвенчаться с любимым. Четвертая: родила Катю.

Сразу после свадьбы молодые по настоянию мужа переехали в жалкую полуподвальную каморку, служившую когда-то швейцарской. Днем Петруша учился в университете, вечерами подрабатывал ассистентом в городском анатомическом театре. Приходил поздно, уставший, падал на кровать и тут же засыпал. Сумасшедшая любовь выветрилась через год, но обратной дороги не было.

Получив диплом, Петр Богданов сразу увез жену в малюсенький городок, где имелось место уездного лекаря. После шумного цветущего Киева Обоянь показалась Марии неопрятной деревней. Дома здесь большей частью строились деревянные, кривые улочки заросли травой, на заборах кричали петухи, а единственная дорога, ведущая в город, была изрыта ямами, которые после дождя превращались в коварные непроходимые болота.

Мария оглядела покосившуюся избушку, ставшую их домом. Вошла в комнату, которую рябая девка Глашка гордо назвала «залой», раздвинула грязные занавески, потрогала жалкий цветок на подоконнике, упала на хромоногий стул и заплакала.

Слабость продлилась недолго. Отплакав, Мария, как обычно, вытерла щеки, засучила рукава и буквально вылизала убогое бревенчатое пристанище. Глашка только всплескивала ладошками, глядя как новая докторша полирует тряпкой закопченные окна.

— И не барыня она вовсе, — заявила Глашка, когда немногочисленная прислуга собралась на кухне. — Да рази барыни станут входить в такие низкие предметы: куды подевались две старые наволочки да скатерть после стирки? Известно, — на тряпки пущены. Нет, говорит, предъявь мне эти тряпки!

— А мне-то намедни говорит: ты крошки со стола не стряхивай, снеси цыплятам, — вклинилась кухарка. — Да где такое видано — птицу крохами кормить?! И каждый день нудит: вымой руки, вымой руки… Чай в навозе не роюсь!

— Это у нее перед родами, — убежденно заметила Глашка. — Говорят, с беременными разные помутнения случаются. Должно, ребенок будет загребущий, в маменьку.

Чем ближе были роды, тем жестче урезался семейный бюджет. Хозяйка целыми днями без устали сновала по дому, выискивая, на чем сэкономить. Лежа вечером в постели, в сотый раз подсчитывала, сколько денег уйдет на пеленки и чепчики, во сколько станет крещение, сколько придется потратить на праздничный стол. Хорошо, что повитуху звать не придется… хотя кто знает? Вызовут Петрушу к больному в соседнюю деревню, а тут и роды подоспеют… Матка Боска, только не это!

Мария крестилась по привычке слева направо. Формально приняв православие, она так и осталась католичкой: редко посещала церковь, молилась, обращаясь к образу Ченстоховской Божьей матери, — семейной реликвии, полученной вместо приданого.

Одно утешение: Ольга уродилась хорошенькая — глаз не оторвать! И крестил ее не кто-нибудь, а благодетель здешних мест Александр Карлович Сиберт с супругой! Подарили крестнице серебряную ложечку с серебряным стаканчиком, а в нем — пятьдесят рублей ассигнациями, «на зубок».

Александр Карлович Сиберт, действительный статский советник, генерал-аншеф инженерных войск, происходил из семьи немецких переселенцев. До женитьбы безвыездно жил в Москве, однако, посетив затерянный городок Курской губернии, пленился чудесным живописным местом. Вместо старого деревянного барского дома выстроил каменный дворец, разбил пейзажный парк с каскадом из пяти прудов и назвал имение «Ивы» в честь раскидистых старых деревьев, росших здесь с незапамятных времен. Генерал привязался к чудесному дому и проводил здесь каждое лето с женой и дочерью Натальей, которую мать называла Лили, делая ударение на первый слог.

Мария закончила подрубать последний платок, перекусила нитку крепкими белыми зубами и сосчитала будущие прибыли. Десять платков по десяти копеек за штуку, вот тебе и весь дневной доход. А ей еще одну дочь вырастить нужно.

Младшая, Катя, уродилась сущим чертенком. Денег на гимназию не наскребли, пришлось отдать девочку в епархиальное училище. Два года оттуда слышатся сплошные жалобы: непослушна, строптива, скрытна, тщеславна… Правда, недавно обнаружилось, что у девочки прекрасный голос, зато нет ни красоты, ни ума, ни обаяния. Вечно носится по улицам, задрав подол, вечно в синяках и царапинах — какой-то переодетый мальчишка!

Еще долго сидела женщина в черном платье, перебирая безрадостные мысли. Вдруг за окном послышался перестук копыт, защелкал кнут, завизжали высокие мальчишеские голоса. Ворвалась рябая Глафира с выпученными глазами, отрапортовала:

— Его превосходительство Александр Карлович с младшей барышней!

— Зови, — выдохнула Мария Викентьевна, торопливо складывая рукоделие в рабочую корзинку.

Глафира метнулась обратно в прихожую. Послышались негромкие голоса, шаги, и через минуту в комнату вошел генерал-аншеф с Катей на руках.

Мария Викентьевна с улыбкой поднялась навстречу дорогому гостю и тут же замерла, растерянно моргая. Господи, ну и вид! Платье младшей дочери разорвано, на щеке свежая ссадина, руки грязные, ноги… ноги лучше вообще не замечать.

— Не волнуйтесь, Мария Викентьевна, — быстро сказал Сиберт, по-своему истолковав молчание хозяйки. — Ничего страшного. Катюша просто неудачно упала.

Мария Викентьевна бросила на дочь прищуренный взгляд, обещавший: «Дай только гостя выпроводить!». А вслух произнесла:

— Господи боже, что с малышкой? Да вы садитесь, Александр Карлович, сделайте милость!

Сиберт усадил десятилетнюю Катю на диван, аккуратно откинул полы сюртука и присел на стул.

Внешностью потомок немецких мастеровых никогда не блистал, а с годами все больше становился похож на пожилую унылую лошадь. Его длинное бледное лицо было гладко выбрито, водянистые светло-голубые глаза сонно взирали на мир. Вполне возможно, что от него унаследовала бедненькая Лили свое чахлое здоровье. Елизавета Прокофьевна дама хоть куда — крепкая, сильная, властная. В доме ее побаиваются не только слуги, но и муж.

— Я, собственно давно собирался к вам, чтобы обсудить свадьбу Ольги, — начал гость. — Мы с супругой решили взять на себя все предстоящие расходы. Нет-нет, прошу вас, никаких возражений!

Мария Викентьевна быстро потупилась, чтобы скрыть радостный блеск в глазах. Какие могут быть возражения!

— Разумеется, подвенечное платье и… все остальное нужно заказать в лучшем магазине. Еще приличный стол и венчание, — перечислял Сиберт, и каждое слово было для Марии Викентьевны сладчайшей музыкой. — Добавьте сюда хороший гардероб. Ну и, конечно, Оленька не может явиться к будущему мужу с пустыми руками. Я думаю, она должна принести с собой… — тут генерал сделал паузу, — тысяч пять. Да, я думаю, это вполне прилично. Как вы считаете, Мария Викентьевна?