Книга Минута после полуночи - Лиза Марич

— Кто это? — спросил Алимов, заинтригованный сочетанием насмешки и внутренней силы в женском лице.

— Екатерина Богданова-Сиберт, весьма известная в прошлом певица. — Стас встал рядом с гостем и, склонив голову, полюбовался картиной. — Хороша, не правда ли? По свидетельству современников, имела уникальный голос, но больше пела за рубежом, чем в России. Осталась в истории как «сирена самоубийств». Патрон наткнулся на ее портрет в куче какого-то хлама, не имеющего музейного значения, купил и отреставрировал. Возможно, именно на этом месте он когда-то и висел. — Стас поправил очки. — Кстати, этот дом когда-то принадлежал ее мужу.

— Значит, ПС — его инициалы на воротах?

Стас покачал головой.

— Не его. Особняк построил астраханский купец Петр Синюшин в начале девятнадцатого века. Считался здравомыслящим дельцом, пользовался авторитетом среди собратьев. А на строительстве этого домика прямо помешался. Такие суммы вкладывал, что достроить не сумел, разорился, только инициалы и остались. Дом купила семья графа Олсуфьева для своего непутевого отпрыска, которому потребовалась срочная эвакуация из Петербурга. Наследник и здесь не оплошал: зарядил первостатейный бордель с французским кордебалетом. Погулял годик, а потом утонул в ванне с шампанским. Приятели и кокотки разбежались, а дом купил муж этой дамы, — Стас кивнул на портрет. — Генерал-аншеф продержался дольше всех. Из немцев был, непьющий, положительный. А под старость — ударил бес в ребро. Взял и женился на девице, годившейся ему во внучки. Как легко догадаться, прожил он после этого недолго. Поговаривали, что смерть была темная, только молодая вдова дожидаться расследования не стала: продала имущество и уехала за рубежи отечества. Там карьеру сделала, там и похоронена. — Стас развел руками. — Вот такая история.

— Круто, — признал Алимов. — Ну и как, работает легенда? Публика ведется на дом с привидениями? Билеты хорошо расходятся?

— Это вы напрасно, — не обиделся Стас. — История самая настоящая, я в документах копался. А билеты у нас никогда не залеживаются. Никита Сергеевич знает, как деньги делаются…

Ничего больше Стас сказать не успел. Распахнулась входная дверь, на паркет легло прямоугольное пятно и в сияющем проеме нарисовался черная силуэт. В ту же минуту большие напольные часы в углу, начали отбивать полдень. Под бой серебряных часовых молоточков и деревянный стук на Алимова начала надвигаться тяжелая темная фигура.

«Статуя Командора», — пронеслась в голове стремительная мысль.

Молоточки ударили в последний раз, палка стукнула одновременно с ними. Рядом.

— Господин Алимов?

Входная дверь закрылась, сияние погасло. Перед Алимовым стоял высокий мужчина в джинсах и кардигане, наброшенном на плечи поверх рубашки. Мужчина опирался на тяжелую деревянную трость. Несмотря на худобу, вошедший излучал ощущение сухой жилистой силы. Холодноватые светло-серые, как декабрьское небо, глаза смотрели гостю прямо в лицо.

— Это я, Никита Сергеевич, — отозвался Алимов, пожимая протянутую руку.

— Надеюсь, вы недолго ждали?

— Всего десять минут.

— Не скучали?

— Что вы! Ваш секретарь рассказал мне столько интересного!

— Кстати! — Красовский повернулся к секретарю. — Мне нужна рекламная аннотация спектакля для журналов. Она готова?

— Никита Сергеевич, вы же сказали — в среду, — начал секретарь.

— Ситуация изменилась, — перебил Красовский. — Она нужна сегодня.

— Но вы же обещали отпустить меня пораньше! Я записался к стоматологу!

Красовский обернулся и посмотрел на секретаря тяжелым негнущимся взглядом. Стас опустил голову.

— Я принесу вам текст через два часа.

— Вот и хорошо. — Красовский указал палкой на деревянную лестницу с темными дубовыми перилами, отполированными за два века прикосновениями человеческих рук. — Прошу.

Алимов понял, что это относится к нему, и пошел следом за Красовским, по привычке гадая, где меценат приобрел свою хромоту. Должно быть, что-то экзотическое из жизни богатых и знаменитых. Сафари? Прыжки с парашютом? Автомобильные гонки?..

Большое овальное зеркало на площадке отразило высокую худую фигуру, поднимающуюся по ступеням. Красовский прошел мимо не останавливаясь, не глядя. Алимову даже показалось, что владелец театра старательно отвел глаза от гладкой зеркальной поверхности. Гость на ходу убедился, что нелюбимый парадный костюм сидит прилично и почти не помялся, как вдруг заметил отражение маленькой фигурки у ступеней лестницы. Алимов обернулся.

Стас с ненавистью смотрел в спину уходящему патрону. Поймав взгляд гостя, он быстро согнал с лица предательскую гримасу, улыбнулся и помахал ладонью. Алимов секретарю не ответил, но подумал: «Да-а-а, обстановочка тут у них»…

Холл второго этажа, выложенный новыми паркетными шашками, выглядел не так парадно, как нижний. До блеска отмытые окна без занавесок, белые подоконники, этажерки с цветами по углам. Здесь явно была рабочая зона театра, «кухня», которую гостям не показывают. Хозяин провел Алимова мимо дверей с табличками «Костюмерная», «Служба безопасности», «Бутафорский цех» и остановился возле кабинета с табличкой «Дирекция».

Красовский достал из кармана ключи, отпер дверь и посторонился, пропуская гостя.

Обоянь, август 1875 года

MODERATO[1]

— Катя!

Высокая худая женщина в черном платье высунулась из окна. Осмотрела безлюдную кривую улочку, задернула занавеску и вернулась в большую комнату, служившую одновременно гостиной и столовой.

Девушка лет семнадцати-восемнадцати оторвала взгляд от книги:

— Нашла?

— И след простыл! — сердито ответила женщина. — Видно, через окно вылезла. — Интересно, куда она удрала?

— В летний театр, куда же еще, — ответила девушка, изящно подавляя зевок. — Ты же знаешь, мама, сегодня вечером дают оперу.

— Ну, пусть только вернется! — пообещала мать.

Взяла рабочую корзинку, села за стол и начала подрубать края кружевного платочка. Изредка она украдкой бросала взгляд на стройную фигуру дочери, облаченную в траурное платье.

Даже этот скромный наряд не мог скрыть ее праздничную сияющую красоту. Только проку-то от нее в захудалом городишке… Ни женихов, ни достойного общества.

Женщина вздохнула и спросила, не поднимая головы:

— Оленька, может, зря мы поторопились? Подумаешь, директор гимназии! Разве о таком женихе я для тебя мечтала?

— У нас есть другие предложения? — осведомилась дочь, не поднимая глаз от книги.

— Пока нет, но куда спешить? Тебе только-только исполнилось семнадцать! Сергей Львович, конечно, лучший жених в этом городишке, но кто знает… — Женщина опустила руки с шитьем на колени: — Если бы ты послушала моего совета!