Книга Человеческое - Артур Ли Аллен

– Эй…

Он оставил свой член в покое. Его дерганья стали более беспокойными, он вынул палец изо рта, и стал нервно стонать. Мне даже на секунду показалось, что он пытается посмотреть на меня. Я перезарядил пистолет и ткнул инвалиду в висок под углом по направлению сверху вниз. Моя рука тряслась, я все еще не был полностью уверен. Признаюсь, мне было страшно, передо мной сидел какой-никакой, но все же живой человек. Но у него не было шансов, как бы мне не было его жалко. Я нерешительно надавил на курок. Но он не поддавался, я надавил на него сильнее, но все тщетно. Я повернул пистолет тыльной стороной и увидел, что забыл снять с предохранителя.

– Твою мать, – разозлившись на себя, произнес я. Можно простить, первый раз все-таки. Я переключил рычажок на «активный режим». И поставил пистолет в исходное положение – к виску инвалида. Но в этот момент у меня появилась другая идея, я обошел инвалида и присел на корточки перед ним. Затем засунул пистолет поглубже в его рот, раздвинув дулом челюсти, покрытые кривыми и пожелтевшими зубами. В нос ударил тухлый запах. Инвалид начал беспокойно дергаться, но я напряг руку и выстрелил. Грохот оказался сильнее, чем я ожидал. Меня оглушило. Голова инвалида дернулась, изо рта и ноздрей хлынули струи темной крови. Тело обмякло, сгорбившись, на кресле. Я увидел его раскуроченный затылок – месиво из мозгов и крови – по краям виднелись осколки черепа.

Ладно, надо было уходить. Находится в «обществе» трупа инвалида-мастурбатора мне больше не хотелось. Я положил пистолет в сумку, подобрал гильзу и тоже закинул туда же. Не знаю зачем, но насмотревшись голливудских фильмов про сыщиков, которые чуть ли не по пердежу двухчасовой давности могут вычислить, сколько волос на голове у преступника, я не мог не сделать этого. Потом я понял, что мне нужно изготовить маску, чтобы выйти из квартиры. Как ни странно, я мыслил очень ясно, даже не смотря на то, что я только что совершил первое убийство. Я понимал, что выстрел был слишком громким и соседи, возможно, слышали его. Так что мне нужно было скрыть свое лицо, чтобы покинуть квартиру. Быть может они стоят в подъезде и любопытствуют, что же такое прогремело в квартире невинного инвалида. В мою голову влетела идея, как стрела в яблоко, взять шапку и натянуть поверх лица. Шапка, тут точно была, так как в парке инвалид был именно в ней. Я быстрым шагом прошел в коридор и включил свет, шапка лежала на тумбочке, под которой стояла пара злосчастных кроссовок. Я взял её и прошел обратно в комнату в поисках ножниц. Я нашел их на столе в универсальном пенале, среди карандашей и ручек. Я вырезал два отверстия для глаз. Смахнул вырезанные кусочки ткани в сумку, туда же бросил использованные ножницы и натянул шапку на лоб. Затем направился в коридор – мне нужно было покинуть квартиру как можно быстрее, пока не вернулась старушка. Перед этим я еще раз взглянул на инвалида. Вся его одежда, живот, член были измазаны кровью. Казалось, он еще больше обмяк. Кровь продолжала литься изо рта, но уже с меньшим энтузиазмом. Я натянул шапку на лицо, и поровнял вырезанные дырки с глазами. Потом подошел к входной двери и заглянул в зрачок, никого не было. Наконец я почувствовал облегчение, потом вышел за дверь, и закрыл её своим ключом. Потом спустился на первый этаж и выглянул из-за входной двери в подъезд, когда убедился, что там тоже никого нет, стянул шапку и запихнул в сумку. После этого я не торопясь пошел в сторону дома, не оглядываясь, не выдавая себя, делая вид, что ничего не произошло, но мои мысли еще долго находились в этой квартире.

Вернувшись домой, я зашел в свою комнату, сел на кровать и замер. Так, в полной обездвиженности я просидел часа два, изредка переводя взгляд от окна, где уже наступили сумерки, на картину Сальвадора Дали «Молодая девственница, предающаяся содомскому греху при помощи рогов собственного целомудрия», висящую на противоположной стене и обратно. Картина была повешена лет пять назад, во время зарождающихся и бушующих во мне протестующих началах. Но все уже давно угасло и давно пора было её снять, но я пока не решил чем можно будет заполнить «пустоту» на стене. В моей голове постоянно проигрывалась сцена, как старушка возвращается домой, заходит в квартиру, замечает подозрительно странное отсутствие прежних звуков – шорохов и стонов, которые обычно издает инвалид. Осторожно идет по длинному коридору, зовя его по имени. Представлял, как в её душе нарастает тревога, потом женщина заходит в комнату, дверь в которую все так же приоткрыта, и видит мертвого, бледного, сгорбившегося инвалида, за которым ухаживала до неприличия много лет. Но дальше в моем воображении история разветвлялась на неисчислимое количество исходов. Сначала я представил самое банальное – как женщина в ужасе кричит, может, теряет сознание, но скорее всего, бежит к телефону и звонит в полицию. Может быть, обезумев, выбегает из квартиры и начинает звать на помощь. Но вот загвоздка, все это при условии, что она хороший человек, абсолютно ко всем ситуациям в жизни подходит с великодушием и подлинным милосердием. Но мы-то с вами живем в реальном мире. Пойдем дальше. Также популярным вариантом в моих размышлениях было самоубийство. Женщина, не выдержав потерю, пошла на кухню, взяла нож и перерезала себе вены или взяла веревку или провод и, закрепив понадежней на потолке, повесилась. Это весьма вероятно, если посмотреть на тот образ жизни, который она вела с инвалидом. Скорее всего, у неё и правда никого, кроме него не было. И потеряв последнее, ради чего она цеплялась за жизнь, могла решить свести счеты с жизнью. Так же она могла бы мыслить более трезво. Пойти к соседке – поплакаться. После похорон погрузиться в глубокую депрессию, но в итоге выйти из неё и продолжить жить, как ни в чем не бывало, но уже в свое удовольствие. Завести мужчину, может даже выйти замуж. А почему бы и нет? Может подсознательно, я и стремился к такому исходу, когда спускал курок. Но напомню, мы с вами реалисты, и должны понимать, что это не все варианты. Как вы думаете тяжело ухаживать за таким инвалидом? Который даже не может с вами общаться, который срет и ссыт под себя. Думаю, среднестатистический человек, собрав всю волю в кулак, продержится не больше недели. А если, этот инвалид ваш родственник? Будьте честны с собой. Не больше года, а то и нескольких месяцев. Потом, как я думаю, таких просто сдают в определенные организации, где за ними ухаживают неравнодушные волонтеры. Итак, следующий вариант развития событий основан на ненависти и усталости. Самый невинный – при обнаружении мертвого инвалида, женщина делает все стандартные процедуры, потом, когда труп увозят, садится на диван и наслаждается тишиной, периодически облегченно выдыхая воздух. В этот момент она благодарит, если не бога, то того кто это сделал. Еще один вариант возможен при условии, что она крайне ненавидела инвалида и до того устала за ним приглядывать и катать по вечерам в парке, что сама готова была его пристрелить. Но каковы шансы у шестидесятилетней тетки продумать все также тщательно как я? Хотя если бы она даже разрезала его труп на меленькие кусочки, вынесла из квартиры и сожгла где-нибудь за гаражами, никто бы этого не заметил. Инвалидов вообще в народе принято не замечать. Приглядитесь, как прохожие усердно стараются не смотреть на колясочников. На их уродства, маленькие отсохшие ножки, непропорционально большие головы, странные движения. Еще более не приличным будет расспрашивать об очевидном исходе в жизни инвалида. Никто не полюбопытствует, что с ним случилось, потому что всем и так это понятно. Скорее все они будут даже рады, потому что впредь не нужно будет усердствовать – стараться делать равнодушный взгляд, как будто все в порядке, проходя мимо инвалида. Кому вообще хочется жить в подъезде с «чудом-юдом»? Как объяснять своим детям странные поведения этого «дяди»? Одним лишь выстрелом я решил многие проблемы многих, в том числе и инвалида. Хотя после его смерти, жителям придется еще больше усердствовать. Нужно будет в присутствии женщины-сиделки, имя которой, кстати, вряд ли кто-нибудь знал, строить кислую, сочувствующую гримасу. Хотя, очевидно, всем насрать.