Книга Любовные доказательства - Олеся Николаева

— Страхую. Я всех страхую. Так вы любите плавать в подогретом бассейне? Просыпаетесь утром и сразу — прямо в махровом халате и шлепанцах спускаетесь в лифте и — плюх в воду!

Сёма расслабился и разгорячился одновременно. Он чувствовал, как дамы внимают ему, склоняя себя под его защиту. Обезьянки сидели серьезные и внимательные — не шалили и не дразнились. Они слушали Сёмины рассказы об американском образе жизни и полном удовлетворении всех потребностей.

— Это просто нормальная жизнь, — объяснял Сёма, затягиваясь сигаретой. — Ничего в ней нет такого — сверхъестественного, маразматического. Безопасно. Комфортно. Все для человека и во имя человека.

Сёма хотел привести кое-какие примеры из собственной жизни, но ему помешали: послышался звук поворачивающегося ключа, резкий непрерывный звонок. Потом кто-то заколошматил ногами в дверь.

— Вот оно, началось, — содрогнулась Маня.

— Спокойно! — вскричал Сёма. — Всем оставаться на своих местах!

Сам вскочил, кинулся на баррикады. По дороге в темноте наткнулся на шальной стул, пребольно ударился коленной чашечкой, но добрался-таки до укреплений, привалился всем своим весом, сам сделался частью их.

Грохот в дверь стал оглушительнее и яростнее. Васенька завопил от ужаса. Кто-то что-то смахнул со стола — разбил.

— Яичный «Болз», — послышался виноватый голос Тани. — Жирный, сладкий, по всему ковру…

— Да черт с ним, с ковром, — отрезала Маня.

Обе присоединились к Сёме. Напор извне был сильный и непрестанный. Создавалось такое впечатление, что там применяют таран, с каждым ударом которого противник отвоевывает драгоценные сантиметры пространства. Табуретки и стулья расползлись в разные стороны и теперь только мешали осажденным. Наконец шкаф с полкой поддались внешнему натиску и отъехали ровно настолько, чтобы в дверную щель могла протиснуться рука и нога худощавого молодого мужчины. Рука с ногой бились, изгибались и мускулились, зажатые между дверью и дверной коробкой. Сёма приналег на шкаф, чтобы прищемить этого пролазливого обладателя руки и ноги, однако полка, утяжелявшая шкаф, постепенно сдвинулась с места, перевернулась и уперлась торцом прямо в Сёмино плечо. Пока он отодвигался от нее и занимал более удобную позицию, незнакомцу удалось просунуть вслед за рукой плечо, потом светловолосую голову, с которой было уже возможно пускаться в диалог.

— Что вам угодно здесь? — как можно более угрожающим тоном спросил Сёма.

Вопрос не остановил самозванца, и он отодвинул шкаф еще на пядь, кидая в проход свое невыразительное худосочное, хотя и длинное тело.

Кто-то зажег свет. Молодой человек вскинул руку к глазам, но Сёме показалось, что это было сделано для нанесения удара: он среагировал моментально. В порыве самозащиты он слегка подпрыгнул и шлепнул наглеца наотмашь ладонью по подбородку.

— Это же не он, — застонала Таня.

— Как не он?

— Не Крольчатников это!

— Что, бить? — возмутился «не он». — Да я, может, друг. Я мирить пришел. С благородными намерениями! Это, семью восстанавливать! А тут — бьют. Крольчатников! Тут мужик какой-то… распоряжается.

Друг несомненно был в стельку пьян.

За его спиной моментально образовалась крепкая фигура с небритой физиономией. Кстати, вопреки Сёминым ожиданиям, молодая и вполне интеллигентная, в больших роговых очках. Разве что сильно нетрезвая. Очевидно было, что друзья много и дружно пили.

— Я — муж! — закричал Крольчатников. — А это — друг! Ты что, падла, в моем доме — друзей бить? Я, значит, за порог, а тут — мужики! Видал, Стас?

Тот потирал подбородок и повторял, перебивая Крольчатникова:

— Я пришел, можно сказать, с приветом, а меня — по морде?

Крольчатников на правах хозяина протиснулся вперед, загородил друга собственным телом и, ткнув в Маню пальцем, гневно крикнул:

— Я шел к жене, а пришел к старой шлюхе!

— Что ты сказал? — завопила Таня не своим голосом и махнула рукой возле его физиономии. До самой физиономии она не дотянулась, но очки ей сбить удалось.

Крольчатников беспомощно заморгал глазами, но Сёму, как крупный предмет, он все-таки различил. Впрочем, Сёма и так понимал, что драки не миновать.

— Ты что здесь делаешь? — Крольчатников сгреб его за грудки и тряхнул с такой силой, что Сёма обмяк и повалился на пол, утянув за собой обидчика.

На полу было тесно — повсюду валялись опрокинутые стулья и табуретки, и даже книжная полка, успевшая под шумок свалиться со шкафа.

В странной скрюченной позе противники барахтались, задыхаясь от взаимной ненависти и пыли и колотя друг друга, насколько это позволяла им свобода движений.

Лёва, держа в обеих трясущихся руках газовый баллончик, тщетно пытался подобраться поближе к Крольчатниковской физиономии: ему мешало ограждение вокруг боевой площадки и, кроме того, Крольчатников бился, лежа на Сёме, почему и лицо его было все время опущено вниз, к полу.

Лёвушка от отчаяния схватил врага за волосы, потянул назад и тогда брызнул несколько раз у него перед самым носом. Борцы разом обмякли и затихли. Да и сам Лёва, схватившись за голову, едва доковылял до кушетки. Таня и Маня кинулись разнимать неподвижные сцепившиеся тела. Однако они уже так переплелись и перепутались, что трудно было разобраться в принадлежности их рук и ног. Оба были плотные, широкостные, неподъемные…

Единственное, что удалось, это перевернуть их на бок. Так они лежали и смотрели друг на друга мутными ядовитыми глазами.

Наконец Крольчатников громко чихнул. Чихнул и Сёма. Тогда Крольчатников чихнул дважды — Сёма откликнулся ему двойным чихом.

— Ну чего ты стоишь бессмысленно? — Маня накинулась на Стаса. — Помоги же их растащить.

Стас не без труда разжал пальцы Крольчатникова, вцепившиеся в Сёмин воротник, и, перехватив его руку чуть выше локтя, принялся рывками поднимать друга из лежачего положения. Рука Крольчатникова поднималась, следуя усилиям Стаса, однако на разбросанное по полу отяжелевшее Крольчатниковское тело это не произвело никакого эффекта: казалось, рука живет какой-то самостоятельной жизнью и прикрепляется к плечу только для приличия, для вида. Но такое впечатление оказалось ошибочным: Крольчатников вдруг дернулся всем туловищем, испуская протяжный вопль:

— Сломаешь ведь руку, гад!

Стас отскочил в сторону, Сёма очухался от крика, выпустил противника из рук, перевернулся и сел. Сел и Крольчатников, близоруко щурясь и хватаясь за голову. Наконец, он остановил блуждающий взгляд на Сёме, сфокусировал на нем огромные расплывающиеся зрачки и напал на него с новой силой:

— Так ты еще здесь!

Сёма тоже, в свою очередь, кинулся на Крольчатникова. Таня и Маня дружно заорали. Стас забегал, засуетился, изображая деятельность. Однако противники колотили теперь друг друга вяло и лениво, будто в замедленной съемке: не было былого огня, энтузиазма борьбы, пафоса и напора. Тузили друг друга в строгой очередности: Сёма ударит — ударит Крольчатников, Крольчатников пнет — пнет и Сёма, Сёма махнет рукой — Крольчатников замахнется. Так толкались, вмазывали, врезали, поддавали друг другу, пока не переплелись в единую кучу малу.