Книга Большая книга приключений кладоискателей - Анастасия Дробина

– Дед утром котлеты жарил, – вдруг вспомнила Юлька и помчалась на балкон. Там, перегнувшись на соседнюю лоджию, она истошно завопила:

– Де-ед! Дай котлеты!

Вскоре стеклянная дверь того балкона распахнулась, вышел Игорь Петрович – сухой, прямой, как палка, старик с одной намыленной щекой и с огромной сковородкой в руках. Без единого слова он передал сковородку на соседний балкон, внучке в руки, и вернулся к себе.

– Вот таких дедов уважаю! – одобрил Атаманов, разваливаясь в кресле и устанавливая сковородку на полированном столике. – Никаких вопросов дурацких, только дело. Котлеты – значит, котлеты… Юлька, давай мне вон ту… и ту, и еще эту…

– Обожрешься! – Юлька ловко выхватила из рук Сереги четвертую котлету и передала ее благодарно кивнувшему Батону. – Ну, братва, какие будут мнения?

Белка тем временем открыла рояль и установила на пюпитре ноты. Полундра тут же уселась перед ними, намереваясь исполнить двумя пальцами «Собачий вальс», но Белка сделала ей страшные глаза, придвинула к стене магнитофон и, подмигнув присутствующим, нажала кнопку. По комнате поплыли звуки сонаты Бетховена.

– Бе-е-елка… – поморщился Атаманов. – Ничего другого нет? Поставь рэп, что ли…

– Ага! А потом Гангрена, – Белка с ненавистью кивнула на стену, подразумевая обитавшую за ней соседку, – Соне настучит, что я вместо того, чтоб к концерту готовиться, Би Би Джея слушаю. «Ах, дорогая Сонечка, ваша Бэллочка такая хорошая девочка, зачем же вы ей позволяете включать всякий молотобойный ужас…» Ненавижу подлюку!

Собрание понимающе кивнуло. Атаманов вздохнул и приготовился длительно облагораживаться Бетховеном. Соседка Анна Георгиевна, пресловутая Гангрена, была хорошо известна всем.

– Каково ваше мнение, джентльмены? – произнесла Юлька любимую фразу агента Тайгера. В ее глазах появился холодный тигриный блеск. Все невзгоды последних дней – Катушка, переэкзаменовка, визит кузена из провинции – были сейчас напрочь ею позабыты.

– Рыжая была, – упорно в который раз сказал Атаманов. – Лежала и не шевелилась. Мы с тобой ее своими глазами видели.

– Вопрос первый… – Юлька потерла подбородок с воображаемой щетиной и враскачку прошлась по комнате. – Кто ее убил? Ну, не убил, а… до обморока довел?

– Сова, – уверенно заявила Белка. – Кто ж еще?

– Сова старая совсем, а тетке самое большое тридцатник, – задумчиво размышляла вслух Юлька. – Немолодая, конечно, но Сове-то вообще лет сто. Она бы с ней не справилась.

– Могла неожиданно по башке чем-нибудь приложить…

– Тогда была бы кровь. Серега, ты кровь видел? Я – нет.

– Не было никакой крови.

– Может, плохо посмотрел?

– Я вообще не смотрел! – рявкнул Атаманов. – Сама бы поглядела, умная такая…

– Ладно, не ори, – примиряюще улыбнулась Юлька. Она сама еще не могла прийти в себя после увиденного, и никакие подробности, кроме рыжих волос, закрывающих лицо лежавшей в обмороке дамы, упорно не вспоминались. Кроме того, она не знала, сколько крови должно быть при неожиданном ударе по голове.

– Когда я у деда в деревне с сарая на грабли упал, – заявил вдруг Батон, – кровищи море было. Всю козу залил, дед потом ее неделю мыл с шампунем…

– Ну, граблями тетку Сова двинуть никак не могла… – Юлька снова заходила вдоль стены, с трудом попадая в такт Бетховену. – Да если и не граблями… Все-таки, чтобы человека до бесчувствия шарахнуть, сила нужна, а Сова еле-еле из магазина сумку с картошкой прет…

– Она ее отравила! – драматически зашептала Белка. – Подсыпала яду в чай, и все! Атаманов, Юлька, там чашки стояли?

– Стояли! – обрадовался Серега. – И на одной даже помада была!

– Ну, вот! Так все и было: траванула тетку, и…

– …и помчалась «Скорую» вызывать, – ехидно заметила Юлька.

Наступила озадаченная тишина.

– Значит, она ее не травила, – сделал логичный вывод Батон.

Белка закатила глаза.

– Может, она сама?.. Ну, та рыжая… – предположил Атаманов. – Могло же там у нее с сердцем плохо сделаться… или с желудком…

– Если с желудком – ее бы тошнило, и мы бы уж точно разглядели это. А сердечный приступ – очень даже может быть, – важно произнесла Юлька.

– Ну, тогда я совсем ничего не понимаю, – жалобно сказала Белка, прибавляя громкости Бетховену. – У человека плохо с сердцем, он в обмороке лежит, «Скорая» быстро приехала… И где она?

– Кто?

– Да рыжая ваша! Из квартиры же никого не вынесли! Не вывели даже! Сказали, что с сердцем плохо у старушки было, у Совы то есть. Ни про кого другого никто слова не сказал. Она что, испарилась из квартиры, пока «Скорая» ехала? В окно на венике вылетела?

– Могла и в дверь выбежать, когда мы в овраг ломанулись, – задумалась Юлька.

– Прямо в обмороке выбежала? – рассердился Атаманов.

– Может, притворялась?

– Зачем?!

Снова воцарилось молчание, нарушаемое лишь бурными фортепьянными аккордами из магнитофона. Атаманов остервенело жевал последнюю котлету. Юлька размашисто мерила шагами комнату. Белка с надеждой следила за ней взглядом. Батон что-то сосредоточенно рассчитывал на пальцах.

– Ты что делаешь? – мрачно спросила Юлька.

– Время считаю. Значит, рыжая вошла в подъезд… Полундра минут пять ревела…

– Не пять, а одну!

– Пять, пять… Потом Сова выскочила и помчалась звонить. Я за ней, а вы в окно полезли… Потом я – назад, потом у Совы из окна что-то выпало…

– Из окна что-то выпало? – вдруг медленно переспросила Юлька. – Куда выпало? Может, ты перепутал, может, это мы с Серегой были? Или рыжая выскочила?

– Ничего не вы, – обиделся Батон. – Вы уже в овраг погнали, и Белка за вами. И не рыжая никакая. Что я, идиот? И к тому ж рыжей бы много было, а упало что-то маленькое. Я от угла бегу, вижу – летит что-то из окна и прямо в клумбу.

– Да что ж ты молчал, придурок?! – заорала Юлька.

– Сама ты… Забыл я! Вы со своей рыжей все мозги запудрили! Что я вам, все запоминать обязан?!

Атаманов издал придушенный возглас, вскочил и, перемахнув через стол со сковородкой, как через забор, вылетел из комнаты. За ним кинулась Юлька, следом загрохотал Батон. Последней квартиру покинула Белка, а вдогонку ей победительно гремела финальными аккордами «Аппассионата». Из соседней двери высунулся любопытный нос соседки.

– Здрасте, Анна Георгиевна… – скатываясь по лестнице, пискнула Белка.

– Здравствуй, Бэллочка… Разве ты не занимаешься?

Ответа не последовало. На лестнице давно смолкли крики и топот, а Гангрена еще долго стояла на пустой лестничной клетке, озадаченно прислушиваясь к ипохондрическим звукам, доносящимся из пустой квартиры: после «Аппассионаты» магнитофон перешел к «Лунной сонате».