Книга Цунами - Глеб Шульпяков

Мне долго не удавалось привыкнуть, что кто-то спит рядом. Тогда я считал баранов, слушал, как цокает маятник; стрелки будильника, которые не могут за ним угнаться. В такие минуты на душе у меня становилось прозрачно, зябко. Под вкрадчивый стук я чувствовал, как превращаюсь в пустой кокон. Даже черты лица, казалось мне, испаряются с поверхности кожи. И страшно подойти к зеркалу, потому что в нем ничего не появится.

В такие ночи я не мог заснуть, ворочался. Прислушивался к ее дыханию, к себе. Но стоило мне встать, как она садилась в кровати.

Беспомощно озиралась незрячими со сна глазами. Искала меня.

Мы молча смотрели на пустую улицу. Дробленная тенями листьев, улица начиналась от балкона, уходя в ночное распаренное лето.

Через пару лет после свадьбы я сказал, что хочу ребенка.

“Девочку или мальчика?”

Я отвечал, что мне все равно. Тогда она делала сокрушенный вид.

“Даже на элементарный вопрос ты не можешь ответить”.

Она говорила, что в театре намечаются крупные роли. Что ей обещали съемки в кино, на телевидении. Есть шанс попасть в антрепризу.

“Кто меня с животом возьмет?”

Отстранившись, строго:

“Ты рассуждаешь как потребитель!”

Но никаких ролей она не получила. В коммерческие постановки не попала тоже. Подруги из труппы давно обзавелись семьями, растили детей. Занимались, плюнув на театр, кто чем. Только она все ждала.

Верила, что успех придет. Что все будет – нужно только набраться терпения. Что главная роль еще впереди.

7

– История называется “Собаки в галстуках”. – В соседнее кресло плюхнулся тот, из Ашхабада. Трезвый, злой попутчик. И шум турбин в салоне сразу стал выпуклым, гулким.

– А почему… – начал.

– …а потому, что вы мне симпатичны.

Я изобразил на лице заинтересованность.

Он отхлебнул из фляжки.

– Итак, Москва. Самый конец восьмидесятых. Книжный бум, сухой закон.

Водка по талонам. Представили? Ну, вы должны помнить, я вижу.

Водочные очереди под сереньким снегом, да. Страшно подумать, сколько времени в них убито.

– И вот как-то раз выхожу я из дома. Иду на набережную, где автобусная остановка. Жду по расписанию, разглядываю котельную трубу

– у нас там есть одна. Старая, дореволюционная. И вдруг навстречу мне собака. Обычная бездомная собака, каких у нас в Замоскворечье полчища.

Он что-то изобразил пальцами на откидном столике, и я заметил, что у него кольцо.

– Однако вид у этой собаки был какой-то странный. Потому что на шее у нее что-то болталось. Не ошейник, не веревка, а какая-то тряпка. И когда она подбежала ближе, я увидел, что это галстук. Самый настоящий галстук! Новенький, синий галстук на резинке. Их еще в школе носили. Помните?

Он снова попал в точку, в старших классах у меня такой имелся.

– Не ошейник, а галстук. Странно, правда? Непонятно! А через пять минут из подворотни выбегает еще одна собака. И еще одна. И на шее у них – точно такие же галстуки. А потом целая свора, и вся при параде

– как в ресторане.

Он радостно потер ладони.

– Ну, думаю, плохо дело, если уже собаки в галстуках бегают. И решаю никуда не ехать. Не к добру, так я мыслю. Возвращаюсь обратно, ужинаю. Выпиваю пару рюмок.

– И что?

– А по радио говорят, что водитель шестого автобуса не справился с управлением и упал в реку!

– Водитель? – Я попытался шутить.

– Автобус! – Он с досадой отмахнулся. – Тот самый шестой автобус, на котором я каждый день…

Паузу снова наполнил гул турбин. В закутке у туалета зазвенели бутылками.

– Ну?

Веки его бесцветных глаз набрякли, покраснели. Он часто заморгал белесыми ресницами.

– В тот день у нас выкинули водку – по две в руки, без обмена. А в нагрузку к ней – галстуки. Те самые, на резинке. По рублю с полтиной. Какой-то кекс из министерства решил повышать культуру пьющих граждан. Понимаете?

Я признался, что нет.

– И я не понимаю. Зачем нашему человеку галстук? Идиотизм! И граждане, выпив по скверикам, реагируют единственным образом. То есть цепляют галстуки собакам, которые вокруг алкашей отираются.

Снять галстук собака не может, как его снимешь? Вот и бегает в таком виде по городу.

– По-моему, это чушь собачья. – Я решил, что пора закругляться; сил нет.

– Именно! – не унимался он. – Именно чушь и именно что собачья! Но дело в том, дорогой мой, что эта чушь мне жизнь спасла!

Он не мигая уставился на меня; сон улетучился.

– И тогда я понял, что любая мелочь, любой бред, даже такой махровый, советский, имеют значение. Что никакие катастрофы или взрывы, о которых пишут во французских романах, им в подметки не годятся. Не от них зависит судьба, понимаете? А от пустяков, обычных. Как эти вот галстуки. Или, например, наша встреча. – Он ухмыльнулся. – Вот о чем я хочу сказать, товарищ.

Резко встал и, покачиваясь, пошел по проходу. Под потолком загорелось табло, мигнули лампочки. Я вспомнил, что-то похожее, с падением автобуса в реку, действительно случилось у нас в середине девяностых. Повернулся к ней, чтобы спросить. Но она, прикрыв голову пледом, дремала.

…В полумраке салона светился монитор. Летели над Афганистаном, внизу на земле мерцали тусклые бляхи света. Одинаковые, круглые. Они лежали сотнями, тысячами – как медузы в ночной воде.

И светились ровным голубым светом.

8

Чиновник вернул документы, контроль закончился.

Мокрый от пота, я сел на лавку – когда лицо сверяют с паспортом, чувствую себя самозванцем.

Встретились у багажной ленты.

– Смотри!

Герб Таиланда напоминал фиолетовое насекомое.

“Ощущение, что сунул в штаны не паспорт, а жука-скарабея”.

На ленте показался наш чемодан. Такой же беспомощный, как и вчера, в

Москве.

– Сутки прошли, а кажется, вечность. – Она шла к зеленому коридору.

В зале прибытия дребезжали под потолком вентиляторы. Воздух ледяной, волглый. За окнами пальмы, весело и как-то неуютно. Тревожно.

– Ну что мы как дураки в свитерах. Лето на дворе!

Чемодан развалился надвое, она влезла в шлепанцы. Я снял куртку, нацепил сандалии. Пока укладывал обратно, успела куда-то испариться.

“Что за манера”. Я стал панически озираться.

“Вечно исчезает, не сказав ни слова!”

В белых рубашках навыпуск, таксисты делали ей приглашающие жесты.