Книга Ложь - Тимоти Финдли

Колдер Маддокс размышлял о смерти (своей собственной) с тех самых пор, как (по рассказам) в три года попробовал первый из сорока восьми ныне запретных пищевых продуктов. Никто не помнит, что это было, но реакция оказалась очень бурной. А во второй половине жизни — той, когда завладел половиной мира, — он не знал отказа в медицинской помощи, в любое время и где бы ни находился. Здесь, в Мэне, беспокоиться вообще не о чем. Что до надежных докторов и забронированных операционных, то все медики Бостона — а это каких-то сто миль к югу отсюда — готовы по первому требованию провести мониторинг любого возникшего недомогания и принять экстренные меры против сыпи. Для Колдера Маддокса вся бумажная работа и умственное напряжение, связанные с юридическими тонкостями завещаний, дополнительных распоряжений и патентов, и все эмоции, и все необходимые предписания — давно пройденный этап. Осталась лишь сама смерть как таковая.

И сегодня он умер — на пляже гостиницы «Аврора-сэндс».

Комната надо мной теперь пуста. Потому мне и не спится.

11. Все жизни приходят к концу, но лишь немногие — подобно жизни Колдера — сохраняют все свои секреты. С точки зрения того, что нам фактически о нем известно, он был просто стариком на пляже, которого мы знали только в лицо. Его репутация, истории его жен и любовниц, слухи о его огромном влиянии, революционный транквилизатор, названный в его честь маддоксином, зловещие россказни насчет его разработок, временами доходившие до наших ушей, — кроме этого, мы мало что знали. Ну, разве что гигантские размеры его состояния, которое никто даже не пытался подсчитывать. И всем известный факт, что врагов у него видимо-невидимо и что он их игнорирует. Слишком могущественный, чтобы затевать судебные тяжбы, слишком холодный, чтобы тревожиться; кажется, ничто не могло ни задеть, ни ранить этого человека. И все-таки сегодня он умер.

12. Лили Портер наизусть знала его дневной распорядок. В общей сложности этот распорядок знали человек десять: его разнообразные секретари, его странный шофер, его повар. И парнишка, который приносил ему завтрак здесь, в «Аврора-сэндс». Из всего гостиничного персонала только этот парнишка (по имени Джоуэл Уоттс) видел Колдера Маддокса в контексте его приватного убожества — прикованного к креслу, к кровати, к ванной и к подносу с завтраком. Пожалуй, знать распорядок все равно что знать самого человека; впрочем, каков бы ни был смысл слова знать, в случае Колдера от слов требуется куда больше, чем они умеют дать. Сам Колдер давал только факты, но никогда не сообщал причин, не сообщал почему. Попробуйте угадать и в восьми случаях из десяти угадаете правильно. Например, нетрудно угадать, что в фармацевтику он подался, рассчитывая найти лекарства от бесконечных своих недомоганий. Но непонимание этих почему колдеровской жизни никак не связано с нехваткой воображения. Оно связано исключительно с такими вещами, которых обычные люди не знают. Не могут знать. А под обычными людьми я разумею всего-навсего тех из нас, кто лишен изощренного дара творить зло.

13. Тайны, окружавшие этого человека, подчас вообще не поддавались расследованию. Те, что посерьезнее, касались его безграничных возможностей создавать новые химические продукты — его богатства, его «империи». Вот стоит себе где-нибудь в Вайоминге — или в любом другом из северных штатов, какой вам заблагорассудится назвать, — этакий небольшой нефтеочистительный заводик, а на самом-то деле якобы одна из сотен химических фабрик Колдера Маддокса. Хотя что именно выпускают эти фабрики, никогда не сообщалось, молва называет что угодно — от «эйджент ориндж» до «байблоу-Б». И иных продуктов, у которых даже имени пока нет.

Тайны попроще касались его манеры улыбаться, характерной манеры возводить на человека напраслину, отпускать ядовитые замечания, когда тот меньше всего их ожидает, — с улыбкой, всегда с улыбкой. А выбор врагов — потребность во врагах — порой производил на редкость зловещее впечатление. «Эй, послушайте! — бывало, говорил он, остановив взгляд на первом попавшемся незнакомце. — Подите-ка сюда!» После чего ехидными намеками, обличительными выпадами и самим своим тоном доводил жертву до полного уничтожения.

Дело не всегда ограничивалось одной жертвой. За день он мог истребить хоть троих. Все зависело от настроения. А настроение его было непредсказуемо — по формуле не вычислишь. Не угадаешь, когда накатит. Оно вправду накатывало. И жертвами могли стать официантки, прохожие молодые люди или кто-нибудь из старых приятелей, которые просто ненароком попались Колдеру на глаза в холле гостиницы. Ребенок и тот мог угодить под его топор.

Именно под топор, каким-то образом спрятанный в складках его натянутой улыбочки. Надо сказать, побоища он учинял, только если при нем была любовница — любовница, или чернявый шофер (который сегодня, сразу после смерти Колдера, исчез), или, может, жена, в давние времена. Кому-то из приближенных к его особе надлежало быть свидетелем убийства. Чтобы запугать этого кого-то, привести в замешательство и как бы даже сломить. Любовницей при нем — чаще всего, насколько мне известно, — состояла Лили Портер.

14. Ко мне Колдер никогда с топором не подступал. Я пишу это лишь затем, чтобы подчеркнуть (исключительно для себя): ничего личного в моих писаниях нет. С Колдером Маддоксом меня связывало всего-навсего то, что из года в год мы жили в одной гостинице и что я, да-да, сделала его объектом нелицеприятных — иначе не скажешь — фотографий. Но он для них позировал. Причем с готовностью.

Колдер неизменно старался отыскать взглядом объектив моей камеры, и когда это удавалось, практически не было нужды адресовать ему недобрые мысли. Мне оставалось только щелкнуть затвором — и вот он, тут, собственной персоной. Какие бы нелицеприятные аспекты при этом ни выявлялись, я совершенно ни при чем. Все они просто были в нем. Он не умел красиво подать себя. Не имел такой сноровки. Больше мне сказать нечего, разве только добавлю, что физически Колдер не был уродом. Но мой объектив, думаю, казался ему таким же врагом, какого он видел в любом невинном человеке, случайно встретившемся на его пути.

Он нуждался во врагах, как мы, остальные, в друзьях, и в препонах нуждался так же, как мы в дорогах. Не знаю почему. И не хочу знать, меня это не интересует.

15. Насквозь чудовищным не бывает никто, даже чудовище. Так сказал мне, восемнадцатилетней, полковник Норимицу. Двое его подчиненных только что, в принудительном порядке, покончили с собой, потому что пытались изнасиловать женщину из нашего лагеря. А нас заставили смотреть, как они умирают. Экзекуция предназначалась для нас всех — и для охраны, и для узников. Лишь много позже я поняла, что, говоря о чудовищах, полковник имел в виду себя, а не своих подчиненных.

…

16. День, когда умер Колдер Маддокс, начался туманом, невзирая на безоблачное, ясное небо. Всю ночь светили звезды. Колдер смотрел на них из окна. Он любил звезды и, хотя дожил до преклонных лет, по-прежнему верил, что их можно сосчитать. Меня это забавляло, и я имела неосторожность сказать Лили: