Книга Астро. Любовник Кассиопеи - Эдуард Тополь

FHS-77427,

КАПИТАН ЗВЕЗДОЛЕТА «H-1»

Вот такой идиотский текст. Можете себе представить?

Я откинулся на спинку кресла:

— Ты меня разыгрываешь?

И вдруг увидел слезы в его глазах.

— Сэр, — сказал он. — Это не шутка. Сегодня шестнадцатое сентября две тысячи пятнадцатого года. До их прилета меньше суток, вы понимаете?

— О’кей, о’кей… — попытался я успокоить его. — Я верю, что это не твоя шутка. Какие-то хакеры влезли в твой компьютер…

— Нет, сэр. Это распечатка файлов, которые я месяц назад снял на флешку с вашего компьютера.

— Ты… хочешь сказать, что хакер влез в наш компьютер?

Это было нереально. Конечно, какая-нибудь талантливая сволочь может с помощью очередного компьютерного вируса проникнуть даже в сверхсекретные компьютерные базы Пентагона, но чтобы через мощнейшую систему защиты наших компьютеров занести этот наглый текст в поток космических радиоволн? Зачем? Я восемь лет отслужил оператором радиолокатора на авианосце «Джон Кеннеди», еще год в береговой охране и уже четыре года пашу старшим астрометристом GBT, но за все это время я никогда не видел такой наглой и — самое главное — бессмысленной шутки компьютерных хакеров!

Через большое, в полстены, окно своего кабинета я невольно посмотрел на GBT. Гигантский ажурный красавец по-прежнему стоял в кольце зеленых гор, подставив небу свою белую стометровую тарелку, словно исполинское ухо, способное принять радиоволны сотен галактик на расстоянии тысяч парсеков от нас. Вся эта информация, закодированная на приемнике телескопа, поступает по зарытому в землю оптическому кабелю на компьютеры и декодеры нашей Lab & Tape-room — так по старинке мы называем помещение, где раньше, двадцать лет назад, хранились пленки с записью всей поступающей на радиотелескоп информации. Теперь вместо громоздких бобин с пленками там стоят шкафы с хард-дисками нашего информационного банка. Так не проник ли туда какой-нибудь недавно уволенный из обсерватории мерзавец? Впрочем, я тут же и отмел эту мысль. Ведь попасть туда можно только из control room, то есть диспетчерской, да и то в сопровождении дежурного оператора, который — единственный — имеет право открыть тяжелую, как в банковском хранилище, стальную дверь, сдвинуть стальной рычаг замка, вытянуть дверь на себя и войти в темную комнату размером с хороший теннисный корт. Безостановочно, круглые сутки мерно и почти неслышно гудят там вентиляторы и кондиционеры, охлаждающие галерею сверхмощных компьютеров, декодеров и атомных часов, собранных по нашему заказу айтишными гениями Америки, России, Индии и Израиля. Но именно потому, что там хранится слишком ценная информация, собранная со всей Вселенной, никогда и ни под каким предлогом туда в одиночку не войдет не только посторонний, но даже сам Кен Келманн, шеф-основатель нашей National Radio Astronomy Observatory (NRAO). К тому же стоит прерваться или хотя бы на миг сбиться потоку информации с GBT, как вся control-room оглашается сиреной тревоги и мощными импульсами красного табло. Нет, о проникновении в Lab & Tape-room какого-то саботажника и речи быть не может! Час работы нашего радиотелескопа стоит 20 000 долларов, и самые знаменитые астрономы со всего мира стоят в очереди за этим драгоценным временем!..

Но каким же образом этот грёбаный хакер подсунул в белоснежную и только что заново выкрашенную тарелку нашего красавца это дешевое «Послание»? Или этот Сидней действительно выловил сигнал космического объекта, который мы принимали за пульсар? То есть не мы, наша обсерватория не занимается пульсарами, мы определяем местонахождение куда более крупных небесных тел. Но у русских где-то под Москвой, в Пущино, есть обсерватория, которая изучает пульсары с помощью космического радиотелескопа «Астрон»…

— Кто-нибудь знает об этом послании? — спросил я у Сиднея.

— Нет, сэр.

Я кивнул в сторону коридора:

— А эти барышни? Они твои одноклассницы?

— Нет, сэр, они старше на год… — Он почему-то покраснел и поспешно добавил: — Но они ничего не знают, клянусь! Просто я сказал им, что мне срочно нужно в Грин-Бэнк, и они меня привезли. А мне еще нет шестнадцати, я не могу водить машину…

— Хорошо, посиди здесь.

Взяв его бумаги, я вышел из кабинета и через весь коридор, мимо этих грудастых гимназисток и портретов Карла Янского, Гроута Ребера и других отцов-основателей радиоастрономии, а также мимо кабинетов тридцати сотрудников нашей обсерватории пошел в противоположное крыло здания, в кабинет Кена Келманна. Когда Кен уйдет от нас в миры, доступные только для радиоастрономии, его портрет тоже будет висеть в этом коридоре. Специалист по исследованию галактик и квазаров, основатель радиоастрономической службы NASA, лауреат премии Американского Астрономического Общества, член Общества Макса Планка и Международного Астрономического союза, Келманн помимо этого был еще академиком Российской академии наук и ментором Радия Хубова, руководителя всей российской радиоастрономической службы, который каждое лето (включая нынешнее) проводит в нашей обсерватории по два-три месяца. Короче, одного телефонного звонка Кена будет достаточно, чтобы поднять на ноги даже Агентство национальной безопасности США, а Радий Хубов одним звонком может получить полную информацию о работе Пущинской обсерватории.

Дверь кабинета Кена была настежь открыта (это «Первый Закон Келманна», то есть так у нас заведено со дня основания обсерватории), и, еще подходя к его офису, я услышал, как он по-русски говорит с кем-то по телефону:

— Да, Ян… Хорошо… Don’t worry, я буду проверить… I let you know… До свиданья…

Когда я служил на военном флоте, учителя занимались с нами русским и китайским языками, чтобы мы могли слушать русских и китайских военных летчиков и подводников. С тех пор я знаю весь русский мат и три десятка приличных русских слов и выражений, а по китайскому языку даже помогаю дочке делать школьные уроки.

Положив телефонную трубку, Кен поднял на меня свою лысую голову.

— Привет, Стив! Ты не поверишь, сейчас мне звонил Ян Замански, директор Пущинской обсерватории под Москвой. Я, между прочим, был там еще в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году на сборке их главного телескопа. Так вот, он сказал, что какой-то хакер заслал на «Астрон» сообщение о высадке на землю десанта инопланетян. Представляешь, до чего дошли эти гениальные юные мерзавцы!

Вместо ответа я молча положил перед Кеном только что привезенное Сиднеем Бэрроу «Послание».

Кен изумленно посмотрел на текст, потом на меня, потом снова на «Послание». Но дочитать его не успел — телефон на его столе загудел снова. Он снял трубку и через десять секунд изумленно воскликнул:

— Что?! — Затем с озабоченным лицом выслушал то, что ему сказали, осторожно положил трубку на рычаг и посмотрел на меня. — В Нью-Мексике вышли из строя все двадцать семь радиотелескопов VLA…

И в этот момент в офис влетел Радий Хубов, руководитель всей российской радиоастрономии, многолетний соавтор Кена и мой партнер по шахматам и теннису. Молодой, еще нет сорока, академик, он единственный в нашей обсерватории ходит на работу в строгом костюме и при галстуке. Но при этом постоянно, даже когда пишет на компьютере свои статьи по-английски, мурлычет какую-то популярную в России песню про смуглянку-молдаванку, с которой ему очень хочется встречать над рекою летние зори. Впрочем, понятно почему — в свои тридцать семь толстяк Радий все еще холостяк…