Книга Форпост - Григорий Солонец

Светлана была безмерно благодарна мужу. Ее долгий прощальный взгляд это говорил.

Отбывать наказание Колесникова отправили за 200 километров, в Могилевскую область. На два года лесхоз, где предстояло под надзором администрации нести трудовую повинность, должен был стать вторым домом. Старое, давно не знавшее капитального ремонта спальное здание для впервые осужденных оказалось заполнено до отказа. Колесникову с трудом нашли свободное койко-место. От окна здорово сифонило, если щели не утеплить, то уже с первыми морозами в комнате будет такой колотун, что и два шерстяных одеяла не спасут.

— Ну что, мужики, давайте знакомиться, — как можно дружелюбнее сказал Колесников, переступив порог небольшого помещения. И назвавшись по имени, первым подал руку для приветствия.

По возрасту он входил в малочисленную старшую группу. А самым молодым, на вид лет двадцать пять, оказался его тезка, то ли по фамилии, то ли, скорее всего, по прозвищу Лысый. Хотя таковым в буквальном смысле парень не был: голову украшала короткая прическа.

Второй мужик назвался Сергеем Алейниковым и к чему-то добавил: «Был такой классный футболист в минском „Динамо“». В уголке за небольшим обшарпанным столом сидел небритый человек средних лет в жилетке и что-то писал на тетрадном листочке. Недовольный, что его отвлекли от серьезного дела, чуть приподняв голову, пробубнил: «Петрович. А для своих — Директор». И снова погрузился в правописание.

Последний сосед по комнате и вовсе заинтриговал: «Курейчик или просто Леня-валютчик».

Кто и за что попал на «химию», здесь ни для кого не тайна. Да и глупо скрывать то, что в «деле» подробно описано. Виктор не без удивления узнал, что в колонии-поселении народ самый разный подобрался, как по возрасту, так и по социальному положению, образованию. Был даже начинающий вор-карманник, умудрившийся в переполненном троллейбусе лишить кошелька и мобильного телефона… полковника милиции, находившегося в гражданском костюме. Правда, удача в последний момент отвернулась от «щипача». Когда уже чужая собственность незаметно покинула прежнего хозяина, потерпевший заподозрил неладное. Он во всеуслышание обратился к водителю с просьбой не открывать двери на остановке. Затем, попросив телефон у кого-то из пассажиров, быстро набрал свой номер и услышал знакомую трель звонка у стоявшего рядом парнишки. Скрутить его и передать прибывшему наряду особого труда полковнику милиции не стоило.

Петрович, назвавшийся Директором, до недавнего времени действительно был таковым. Предприятие, которым он руководил, считалось успешным, даже было отмечено правительственной грамотой за высокое качество и эффективность работ, пока не нагрянул с внеплановой проверкой госконтроль. Он и выявил запрещенные законом бартерные сделки с российскими партнерами, завышенные суммы оплаты поставленного сырья и комплектующих, попытку уклонения от налоговых начислений: Все осталось в прошлом: доброе имя руководителя и предприятия, дивиденды, влиятельные знакомые. После суда все вмиг куда-то испарилось. А сам Петрович, больно переживший крушение дела, которому отдал больше десяти лет, с инфарктом угодил в больницу. Хворь, судя по всему, и спасла его от тюремного срока, который впоследствии заменили ограничением свободы.

Валить лес — труд несложный, но тяжелый. А если этим занимаешься с утра и до вечера, то быстро становишься профессиональным лесорубом. Виктор уже научился различать ценную древесину, идущую на экспорт, от второсортной, знал, как, в каком месте подрезать бензопилой ствол, чтобы он рухнул в нужном направлении, умел быстро и правильно складировать пиломатериалы. Поначалу сильно уставал физически, но старался виду не подавать, работать наравне с молодыми. Но годы все-таки напоминали о себе.

После трудового дня, съев несытный ужин и отметившись у дежурного, валился на кровать и почти сразу засыпал. Ничего не хотелось: ни говорить, ни о чем-то думать. Спустя месяц монотонной работы немного втянулся и понял главное: без живого общения быстро черствеет душа, требующая хоть какого-то отдохновения, новизны впечатлений. Поэтому уже не сторонился людей, таких же, как он, невольно оступившихся, или, если официально, осужденных. Это слово, хоть и юридически верное, не нравилось Колесникову, ему он предпочитал другое — приговоренные к ограничению свободы. Все-таки здесь не зона с колючей проволокой и часовыми на вышках, где самовольный шаг вправо-влево приравнивается к побегу. Находясь под круглосуточным присмотром администрации, живя по установленному распорядку дня, они все же с разрешения начальства могут выйти за территорию поселения на определенное время. Виктор дважды воспользовался таким правом, посетив близлежащую деревеньку, где потратил большую часть зарплаты, затарившись в сельмаге сигаретами, солью, чаем, хозяйственным мылом и стиральным порошком. Эти простые товары на поселении как бы в двойной цене: без них трудно обойтись.

Директор лесхоза был мужик хозяйственный, из старого поколения. К осужденным относился строго, но по-человечески. Лишнего не требовал, но за выполнение дневной нормы всегда спрашивал. Лентяев на дух не переносил, уважал порядок, дисциплину.

Когда с лесом управились, по весне бросили их на сельскохозяйственные работы: в соседнем колхозе, где трезвого мужика уже с утра не найти, завалили посевную, и тамошний председатель примчался к начальству колонии за подмогой. Не дело, конечно, когда не крестьяне, а осужденные будущий урожай закладывают, поля возделывают. Но что делать, если рабочих рук катастрофически не хватает, а сельскохозяйственная техника давно дышит на ладан?

Старшим одной из бригад назначили Колесникова. Командирская жилка она и без формы видна. Виктор, правда, долго не говорил никому, что он в прошлом боевой офицер, воевал в Афганистане, но разве тут что-либо утаишь. Да и начальник колонии однажды раскрыл его прошлое, обронив фразу: «Колесникову поручим дело, он человек военный, справится». С тех пор и приклеилось прозвище «Военный», а вторым, запасным что ли, стало «Афганец», которое больше нравилось Виктору.

Посевную за неделю ударного труда закончили. Предстояло только отремонтировать колом вставший прямо в поле старенький «Беларус» и привести в порядок сеялки. Лысый и Курейчик вызвались оживить трактор, остальные остались на мехдворе возиться с прицепными агрегатами. Вечером Колесников заглянул на поле, но полуразобранный «Беларус» по-прежнему не подавал признаков жизни. А рядом, как к подушкам прислонив головы к колесам, безмятежно спали горе-ремонтники. Чудодейственным снотворным оказалась наполовину опустошенная трехлитровая банка самогона.

— А ну подъем, работнички, мать вашу так! — увиденное вывело Виктора из себя. Он со злости зафутболил стеклянный трехлитровик так, что тот раскололся на части.

Спросонья полупьяные Лысый и Курейчик, вытаращив глаза, тупо смотрели на разъяренного Колесникова и не узнавали его. Затем, видимо, осознав понесенную потерю, с кулаками кинулись на него, прохрипев с ненавистью:

— Ну ты, «афганец», и гад, да мы сейчас тебя здесь закопаем!

Не дожидаясь нападения, Виктор поставленным ударом ногой в живот вдвое согнул Леню Валютчика, а Лысого угостил болевым ударом кулака в челюсть. Да так приложился, что тот не устоял и рухнул на землю. Все-таки старые уроки самообороны не забылись.