Книга Остров Южный Камуи - Нисимура Кетаро

Мой давешний знакомый коммивояжёр, остановившийся в той же гостинице, тоже забрёл в банкетный зал, где шло торжество. Ему-то, судя по всему, этот остров нравился. Похлопывая по плечу то старосту, то директора школы, он опрокидывал одну стопку за другой, при этом громогласно возвещая: «Другого такого прекрасного острова нигде не сыщешь!» Постепенно обстановка в банкетном зале становилась всё раскованней. Когда коммивояжёр начал «пляску голышом» с намерением выставить напоказ своё толстое брюхо, я не выдержал и сбежал во двор.

Из темноты доносился бой барабанов. Посмотрев в ту сторону, я увидел на склоне горы, куда мы поднимались днём, багровое пламя огромного костра. Вспомнилось, что там действительно был небольшой грот. Возможно, он служил островитянам также в качестве синтоистского святилища. Вероятно, там вечером устроили храмовый праздник по случаю состоявшейся днём удачной охоты и забоя буревестников.

Жара и вечером не спадала. Только я прикурил сигарету, как за спиной раздался голос коммивояжёра: «И что же это вы тут делаете?» От него так и несло сивухой. Я сказал, что смотрю на костёр. Коммивояжёр обнажил в улыбке белые зубы и радостно заключил:

— Что значит вовремя приехали! Как раз на праздник попали! Везёт мне в этом году! Не хотите ли со мной прогуляться к храму? Там есть на что поглядеть!

Он снова широко ухмыльнулся и поведал мне о всех прелестях праздника. Раньше на этом острове жили ныряльщицы ама, которые добывали со дна моря моллюсков и съедобные водоросли. От них и пошёл этот праздник. Теперь там все женщины пляшут как сумасшедшие вокруг костра с голой грудью.

— Загорелые все дочерна, но сиськи у них что надо! — заржал коммивояжёр.

Я представил себе, как полуобнажённые женщины пляшут в отсветах костра. Картина получалась радостная и проникнутая здоровым эротизмом, но меня это не воодушевляло. В моём сознании буйно пляшущие женщины ассоциировались с теми самыми бабами, что днём вспарывали животы убитым буревестникам.

— Главного устроителя праздника тут называют Старейшиной, но на самом деле это плюгавый убогий старикашка, — продолжал свои объяснения коммивояжёр.

Поскольку я ничего о здешних обычаях не знал, то, наверное, казался ему идеальным слушателем. Я молча слушал его только потому, что это было намного лучше, чем сидеть на скучнейшем банкете со старостой и иже с ним, а вовсе не потому, что сам праздник был мне сколько-нибудь интересен.

— Этот остров называется Южный Камуи, то есть Божий остров — ну, значит, есть такая легенда, будто бог один его тут сотворил — Камуи Тобан но тэнсон корин. А нынешний Старейшина, значит, считается его потомком. Он может слышать божественный глас и обладает огромной силой. Ну, и эта самая особая привилегия у него была. Эх, до чего завидно!

— Какая ещё «эта самая»?

— Ну, ясно же какая. Чтобы со всех девиц первым пробу снимать. Да только такому-то старичку — куда уж ему плоть-то тешить!

Коммивояжёр снова заржал и ткнул меня в бок. Он сам увлёкся своим рассказом.

— А на празднике он должен был выбрать несколько парней. Те, значит, напяливали маски чертей и становились вроде как посланниками бога. И, значит, как старичок Начальник им прикажет кого убить, они должны были жертву схватить за руки — за ноги и её растерзать.

При этих словах мне снова вспомнилось, как женщина вспарывает белое брюхо буревестнику.

— Но это же, наверное, дело давнее? Сейчас здесь всё-таки полиция есть?

— Может, и так, конечно…

Коммивояжёр потёр раскрасневшуюся от выпивки физиономию. В его устах это звучало так, будто было бы совсем недурно, если бы этот варварский обычай сохранился до наших дней.

— Так что? Может, прогуляемся вместе до святилища? Сегодня тут все на празднике как ошалевшие, так что можно запросто любую бабу захомутать, какая понравится. Значит, просто за задницу её приобнимешь и говоришь: «Как насчёт магухаи?» Обычно все отвечают: «Окей!» А «магу» — это по-здешнему и есть самое женское оно.

Коммивояжёр показал рукой, что он имеет в виду. Я вообще-то был не против женского общества. Ещё живы были воспоминания о роскошном нежном теле той китаянки, с которой мы спали в Гонконге. Но в отношении здешних дочерна загорелых островитянок с их злорадным смехом я никакого желания не испытывал. К тому же я порядком устал.

Мой отказ коммивояжёр резко осудил, после чего зашагал один в сторону горы. Обо мне он, наверное, подумал, что с таким каши не сваришь. Что ж, у этого человека, видимо, нервы были покрепче, чем у меня.

Возвращаться в банкетный зал и снова пить тоже не хотелось. Выйдя со двора гостиницы, я отправился к себе в медпункт. Там у меня была комнатушка в шесть татами, где можно было поспать до утра.

Я включил голую лампочку, осмотрелся и как был, в белой рубашке, завалился на выцветшую циновку. На этом острове электричеством можно было пользоваться только до восьми вечера, а стрелка на моих наручных часах уже приближалась к девяти. Лампочка ещё горела — возможно, в виде исключения, по случаю праздника. А может быть, мне как врачу полагалась особая привилегия.

Жара не давала заснуть. К тому же мерный бой барабана страшно действовал на нервы. Обычно у нас во время праздника барабан всегда гремит бодро и радостно, создавая приподнятое настроение, но этот почему-то тарахтел монотонно и уныло, словно шум дождя. Я перевернулся на другой бок, и тут вдруг из приёмного кабинета донеслось мяуканье. Кошек я терпеть не мог. Вскочив на ноги, я ринулся в кабинет и включил свет. Под столом пристроился белый котёнок.

— Брысь! — шуганул я его, но кот только оскалил зубы, не собираясь вылезать из-под стола.

Это меня не на шутку рассердило. Виной тому была не только моя извечная нелюбовь к кошкам, но и все события минувшего дня после моего прибытия на остров, испортившие мне настроение. Я ухватил котёнка за шкирку и без лишних церемоний выкинул за дверь, после чего вернулся на циновку и снова попытался заснуть. Тело охватила ужасная усталость.

— До чего отвратительный остров! — повторял я про себя, проваливаясь в неглубокий сон.

Не знаю, сколько я проспан, но, проснувшись, сразу же понял, что в комнате кто-то есть. Лампочка погасла. Только из открытого окна лился бледный лунный свет. Может быть, оттого, что воздух здесь был прозрачней, чем в Токио, ночью всё вокруг казалось подсвечено призрачным сияньем. Хотя я отчётливо сознавал, что уже проснулся, у меня было странное ощущение, будто сон всё ещё продолжается.

У окна стояла женщина. Я не вскрикнул от неожиданности только потому, что мне казалось, будто я всё ещё в диковинном сне. В сонном оцепенении я смотрел на нежданную гостью. Очень медленно женщина стала стягивать с себя шаровары. Она уже была обнажена по пояс, и в лунном сиянье тяжело колыхались налитые груди. Полностью раздевшись, женщина присела на колени. В это мгновенье, будто освободившись от лунных чар, я поспешно вскочил на ноги. Женщина, словно умоляя о чём-то, молитвенно простёрла ко мне руки. Присмотревшись, я вспомнил, что уже видел это смуглое лицо. Да, это была та самая женщина, что сегодня днём вспарывала живот буревестнику. Я помнил эти округлые пышные бёдра. Но почему она сейчас здесь и почему в таком виде, оставалось для меня загадкой.