Книга Красная петля - Реджи Нейделсон

Да, всем порядком надоела постоянная смена уровней тревоги национальной безопасности: красный, желтый, оранжевый.[3]Все сыты по горло, потому что Нью-Йорк не слишком удачно распорядился федеральными долларами, выделяемыми на безопасность.

– Ох уж эти феды, – сказал я.

Она засмеялась:

– Контрразведчики из них – «как из дерьма пуля», как говаривала моя бабка. Они порой наведываются в Нью-Йорк, но в остальное время протирают штаны на своих жирных задах в округе Колумбия. А мы ничего не знаем. Читал последние бюллетени ФБР по так называемым «признакам смертника-шахида»?

Я рассеянно кивнул, думая, кому бы позвонить и куда запропастился Сид. В Нью-Йорке почти всегда можно заручиться помощью другого копа – стоит лишь завести с ним разговор о нелепицах федералов.

Она ухмыльнулась:

– Мне особенно понравился пассаж про вынюхивание «потеющих, бормочущих молитвы, или же лиц с нетипично вялым и отстраненным поведением». Или – с «маскировкой». Или – с «неестественным запахом». Подойдет любому придурку в подземке. Неестественный запах? У моего собственного сынка полно неестественных запахов. Травка называется. Прихожу домой – и вдыхаю неестественный запах. Кромешный джихад. Лучше присмотрелись бы к портам. Там слона радиоактивного протащить можно – и ни одна собака не заметит. Я могу быть еще чем-нибудь тебе полезна, кроме как скоротать время, пока труп не достанут? – Она развела руки, пожала плечами. – Что-то они закопались. Эй, что с тобой? Да ты в параллельный мир провалился, парень.

– Да, точно. Прости. Сколько еще ждать, пока извлекут тело из воды?

– Я же говорю, часа полтора. – Она положила руку мне на плечо. – Кстати, хочешь как-нибудь вечерком свожу тебя на республиканскую вечеринку? Море бесплатной выпивки и жратвы, обслуживание на высоте. Я слышала, там подают «Шато Лафит» и стейки Кобе. Я всегда смогу выбить себе дежурство. Я ведь женщина, испанка, понимаешь? – она улыбнулась и протянула мне ладонь. У нее были ярко-розовые ногти. – Клара Фуэнтес.

– Спасибо, – ответил я и тоже представился. – Не в этом году, но все равно спасибо.

– Что, занят? Ну понятно. Неудивительно. – Она улыбнулась, извлекла из кармана визитку, черкнула на ней домашний и сотовый телефон, вручила мне и добавила: – Если вдруг надумаешь.

– Благодарствую, – сказал я и собрался уходить.

– Эй!

Обернулся.

– Не парься, – сказала она.

Я пошел по берегу к тому месту, где были привязаны лодки. Не люблю лодки. Рыбачу с удовольствием, но на воде мне страшно. Поэтому я основательно нагружаюсь пивом и думаю только о рыбе. К тому же пловец из меня никудышный. Однажды едва не утонул около Кони-Айленда, когда одна девушка – печальная русская девушка, отчаявшаяся наладить свою жизнь, – бросилась в пучину и я не сумел ее спасти.

Беда в том, что меня тянет к воде. Манит городское побережье. Среди прочего, именно оно сразу очаровало меня в Нью-Йорке. Но лодки – увольте.

Все это время я наблюдал за парнями, которые возились в воде, пытаясь вытащить труп. Они все еще подумывали отрезать бедолаге руки, но не решались.

Мне вспомнилась девчушка, убитая в заливе Шипсхед-Бэй. Я вел это дело. Тогда поначалу решили, что это дело связано со старым преступлением, где тоже фигурировала девушка, изрезанная на куски. Маньяка так и не поймали. Мне не хотелось думать об этом. Никакой связи.

Я набрал номер Сида, – наверное, раз шестой за полчаса – стараясь не прислушиваться к звуку пилы. Пилы, терзающей плоть и кости. Просто легкое жужжание тихим утром, которое оглашают лишь гудки длинной баржи на залитой солнцем реке.

– Арти! Ты ведь Арти? – Клара Фуэнтес, детектив, теребила меня за рукав. – Вообще-то не положено ничего разглашать, но тебе явно не все равно… Водолаз сообщил, что утопленник – черный, лет шестидесяти или семидесяти, насколько можно разобрать. Я краем уха слышала, как один из тех, кто спускался под причал, сказал, что, по всей видимости, покойник пробыл под водой немало, несколько часов как минимум. И не понять, то ли просто захлебнулся, то ли был пьян, то ли под дурью.

– Господи.

– Да уж.

– Кто-нибудь бродил здесь утром? – спросил я. – Никого не заметила?

Она покачала головой:

– Я была здесь все время. Никого, кроме мужика с собакой и двоих местных. Их мы знаем. Не так уж много народу подходило, да и тех мы придерживали. К чему ты клонишь?

Я подумал о Сиде.

– Неважно. Что еще?

– Хреново ты выглядишь. Может, присядешь? Думаешь, это твой знакомый?

Руки у меня дрожали.

– Да, похоже на то, – сказал я, теперь уже уверенный, что это Сид. Он мертв. Он звал меня. Я не пришел.

– Все из-за этой вони, – сказала она. – Даже когда ее не чуешь – кажется, будто она есть.

Я кивнул и полез за сигаретами. Пачка была пуста.

Я сходил к закусочной на Ван-Брант-стрит, купил новую пачку, разорвал упаковку, выдернул сигарету и заказал кофе. Стоял там, пил, глядел на пакеты с чипсами и коробки печенья с этикетками на испанском. Старался успокоиться, сосредоточиться.

Над прилавком висели плакаты с особыми предложениями: «Швицарский санвич» и «Горячие куныши». Нью-йоркский английский – язык особый. Я рассмеялся, припомнив движимых ностальгией чревоугодников, что по выходным устраивают столпотворение у «Ионы Шиммеля», где подают настоящие украинские кныши. Я же кныши не перевариваю.

Как сообщил мне кто-то на днях, в Нью-Йорке сейчас больше эмигрантов, чем когда-либо, начиная с двадцатых. Четверо из десяти жителей родились не в этом городе. Как и я сам. Я глотнул еще немного кофе.

Стоя у прилавка, я, как всегда, задавался вопросом: зачем на чипсах делают ребрышки, и вполуха прислушивался к беседе приземистого остроносого толстяка-продавца в футболке с надписью «Нью-йоркские горожане» с клиенткой – блондинкой с тележкой Для продуктов.

К моему удивлению, говорили они по-русски. Русские, выплеснувшись с Брайтон-Бич, прокатились через Бруклин и вырвались на просторы Флэт-буш, подобно тому, как московиты расселялись по приволжским степям. Но я не думал, что они добрались и до Ред-Хука.

Разговор шел о том, как всех подкосили этим летом цены на бензин и даже поездка в Джерси уже кусается. И о том, что в Ред-Хук пришли градоустроители и наконец-то появится работа у них, простых тружеников, если только дизайнеры не пошлют их подальше.

Я допил кофе, бросил картонный стаканчик в урну и отправился обратно на берег, прикурив очередную сигарету. Я отчаянно надеялся, что мертвое тело извлекли из воды. Было почти девять.