Книга Книга потерянных вещей - Джон Коннолли

Этот новый мир был слишком тягостным, чтобы с ним совладать. Дэвид старался изо всех сил. Он придерживался своих ритуалов. Он продолжал считать. Он соблюдал все правила, но мошенничала жизнь. Этот мир был совсем не таким, как мир на книжных страницах. В том мире добро вознаграждалось, а зло наказывалось. Если ты не сходил с тропы и не забредал в чащу, ничего с тобой не случалось. Если кто-то заболевал, как старый король в одной сказке, то его сыновья отправлялись блуждать по свету в поисках живой воды, и хотя бы один из них оказывался достаточно храбрым и достаточно честным, чтобы жизнь короля была спасена. Дэвид был храбрым. Мама была еще храбрее. Но в конечном счете храбрости оказалось недостаточно. Этот мир за нее не вознаграждал. Чем больше Дэвид думал об этом, тем меньше ему хотелось оставаться частью такого мира.

Он по-прежнему выполнял все ритуалы, хотя не столь тщательно, как прежде. Довольно было дважды коснуться дверных ручек и водопроводных кранов, чтобы получить четное число. Он старался вставать по утрам с левой ноги и так же ступал на лестницу в доме, что, впрочем, было нетрудно. Он не очень понимал, что еще может случиться, если он перестанет придерживаться своих правил. Вдруг это повредит отцу. И возможно, этими своими обрядами он спасает отцу жизнь, даже если не удалось сохранить мамину. Теперь, когда они остались вдвоем, лучше не рисковать.

И вот тут в его жизнь вошла Роза, и начались припадки.

Впервые это случилось на Трафальгарской площади, когда они с отцом отправились кормить голубей после воскресного обеда в «Народном кафе» на Пикадилли. Отец сказал, что кафе скоро должны закрыть, и Дэвид огорчился, потому что считал его просто потрясающим.

Мама Дэвида была мертва уже пять месяцев, три недели и четыре дня. В тот день в кафе вместе с ними пришла женщина. Отец познакомил ее с Дэвидом. Ее звали Розой, она была очень худая, с длинными темными волосами и ярко-красными губами. Ее одежда выглядела дорого, в ушах и на шее сверкали золото и брильянты. Она утверждала, что ест совсем мало, хотя разделалась с курицей, и еще осталось место для пудинга. Дэвиду она сразу показалась знакомой, а потом выяснилось, что она работала администратором в той «не совсем больнице», где умерла мама. Отец рассказал Дэвиду, что Роза очень-очень хорошо ухаживала за мамой, хотя, подумал Дэвид, недостаточно хорошо, чтобы уберечь от смерти.

Она пыталась разговаривать с Дэвидом о школе и его друзьях, о том, чем ему нравится заниматься по вечерам, но Дэвид едва отвечал. Ему не нравилось то, как Роза смотрит на отца, и то, что она называет его по имени. Ему не нравилось то, как она касается отцовской руки, когда он говорит что-то смешное или умное. Но прежде всего ему не нравились старания отца быть с ней смешным и умным. Это было неправильно.

Когда они вышли из ресторана, Роза взяла отца под руку. Дэвид шел чуть впереди, а они, похоже, были этим довольны. Он сомневался, происходило ли это на самом деле или он сам себе так внушил. Когда они дошли до Трафальгарской площади, он молча взял у отца мешочек с зерном и стал кормить голубей. Голуби послушно ковыляли к новому источнику пропитания. У них были пустые и глупые глаза, а перья запачканы городской грязью и копотью. Отец и Роза стояли невдалеке и о чем-то беседовали. Думая, что Дэвид не видит, они быстро поцеловались.

Вот тогда все и случилось. Только что Дэвид вытягивал руку с тонкой полоской зернышек на ней, и пара довольно крупных голубей склевывали зерна с его рукава, а через секунду он уже пластом лежал на земле с отцовским пальто под головой, любопытствующие зеваки — и случайный голубь — смотрели на него сверху, а над их головами летели пышные облака, словно пустые пузыри для слов персонажей в комиксах. Отец сказал, что он потерял сознание, и Дэвид решил, что так оно и было. Только теперь у него в голове звучали голоса и шепоты, хотя прежде никаких голосов и шепотов там не было, а еще у него появились ускользающие воспоминания о лесистом пейзаже и волчьем вое. Он слышал, как Роза спрашивает отца, не может ли она чем-нибудь помочь, а тот отвечает, что все в порядке, что он сам отвезет Дэвида домой и уложит в постель. Отец остановил такси, чтобы доехать до их машины. На прощание он сказал Розе, что позвонит ей.

Вечером, когда Дэвид лежал в своей комнате, шепоты в его голове соединились с голосами книг. Когда самые старые из историй пробудились от дремы и принялись искать себе место, он зажал уши подушкой, чтобы заглушить их болтовню.

Кабинет доктора Моберли располагался в одном из одинаковых домов, стоявших в ряд на усаженной деревьями улице в центре Лондона. Там было очень тихо. Полы устилали дорогие ковры, на стенах висели картины с кораблями в море. Пожилая, абсолютно седая секретарша сидела за столом в приемной, шуршала бумагами, печатала письма и отвечала на телефонные звонки. Дэвид устроился на большом диване рядом с отцом. В углу тикали старинные напольные часы. Дэвид и его отец молчали — в основном из-за стоящей в комнате гробовой тишины, такой, что любое сказанное слово услышала бы дама за столом. Вдобавок Дэвиду казалось, что отец на него сердится.

После Трафальгарской площади случились еще два припадка, каждый новый длиннее предыдущего. Они рождали в сознании Дэвида все более странные образы: замок с реющими на стенах флагами, лес с кровоточащими сквозь кору деревьями и промелькнувшую фигуру, сгорбившуюся и жалкую, движущуюся сквозь тени странного мира и словно выжидающую чего-то. Отец показал Дэвида их семейному врачу, доктору Бенсону, но доктор Бенсон не мог понять, что случилось с Дэвидом. Он послал его к специалисту из большой больницы, который светил Дэвиду в глаза фонариком и осматривал его череп. Он задал ему несколько вопросов, а потом еще подробнее расспросил отца, в том числе о маме и ее смерти. Дэвиду велели подождать снаружи, пока они беседуют, и когда отец вышел, он выглядел очень сердитым. Вот так они оказались в приемной доктора Моберли.

Доктор Моберли был психиатром.

У стола секретарши прозвенел звонок, и она кивнула Дэвиду и его отцу.

— Он может войти, — сказала она.

— Иди, — сказал отец.

— Разве ты со мной не пойдешь? — спросил Дэвид.

Отец покачал головой, и Дэвид понял, что он уже разговаривал с доктором Моберли. Наверное, по телефону.

— Он хочет, чтобы ты был один. Не беспокойся. Я буду ждать тебя здесь.

Дэвид вслед за секретаршей прошел в кабинет. Он был больше и роскошнее приемной, с мягкими креслами и кушетками. Стены были уставлены книгами, хотя и не такими, какие читал Дэвид. Ему показалось, что он слышит, о чем говорят между собой эти книги. Он почти ничего не понимал, но они говорили о-ч-е-н-ь м-е-д-л-е-н-н-о, будто сообщали нечто важное или обращались к кому-то совсем уж глупому. Некоторые книги сварливо спорили друг с другом, как спорят по радио разные эксперты, стараясь подавить друг друга интеллектом.

От этих книг Дэвид почувствовал себя неловко.

Маленький человек с седой шевелюрой и седой бородой сидел за старинным столом, казавшимся слишком большим для него. Он носил прямоугольные очки с золотой цепочкой, чтобы не потерять. Шея у него была туго перехвачена черно-красным галстуком-бабочкой, а костюм темный и мешковатый.