Книга История Льва - Микита Франко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему стало противно от самого себя: какой он жалкий рядом с отцом, совсем не такой, как перед парнями в подвале.
Папа долго смотрел ему в глаза: радужка – небесно-голубая, как у самого Лёвы, и вообще, он весь – будто бы и есть Лёва, только на двадцать лет старше. Раньше мальчик этого не замечал.
Лёва не выдержал – отвёл взгляд первым.
- Значит, и до этого докатился, выкормыш, - стекленея взглядом произнёс отец.
«Выкормыш» – так он называл его с детства. Сыном, ребёнком, да хотя бы отпрыском – нет, никогда. И Пелагею приобщал к этому слову, когда ругался с матерью: «Опять твои выкормыши бардак устроили!».
- Папа, я не…
Не слушая его, отец вкрадчиво проговорил, указывая на выдвижной ящик комода:
- Здесь лежали два тюбика. Сейчас нет ни одного. Я их не брал. Мать их не брала. Где они?
Лёва, переглатывая, попятился назад.
- Я-я-ясно, - протянул отец и, сделав два шага в сторону – к кладовке.
Распахнул полированные дверцы, зашарил рукой внутри. Лёва прикрыл глаза, вспоминая: на левой стенке кладовки три крючка – на двух из них висят охотничьи ружья, на третьем – резиновый прутик, обтянутый кожей. Жокеи бьют такими лошадей. Отец – Лёву.
- Иди в комнату и снимай футболку, - с ленцой в голосе приказал отец.
- Папа…
- Я кому сказал! – гаркнул он, и у Лёвы заложило уши – больше от страха, чем от крика.
Лёва шагнул назад, в их с сестрой спальню, и негромко попросил Пелагею:
- Выйди.
Сестра, помедлив, осторожно спустилась со стула. Проходя мимо Лёвы, она дотронулась до его руки своей маленькой ладошкой. Потом вышла.
И зашёл отец.
Лёва стянул через голову домашнюю футболку с облупившейся желто-оранжевой надписью «Jumanji». Вопросительно глянул на отца.
- Спиной, сам не знаешь, что ли… - бросил тот.
Лёва повернулся лицом к стене и, зажмурившись, приготовился к четырнадцати ударам. Четырнадцать – как четырнадцать лет.
Раньше он сильно плакал – особенно пока был дошкольником. Отец тогда бил толстым ремнем с тяжёлой пряжкой (остался после службы на флоте) и Лёва кусался, пинался и дрался, защищая себя. И орал, конечно. Но чем больше орал, тем сильнее доставалось, и, в конце концов, Лёва научился терпеть побои молча. Плакал уже потом, когда отец уходил, оставляя его в комнате одного.
А теперь, в четырнадцать, он уже совсем не плакал. Никогда.
На двенадцатом счёте Лёва не выдержал. Он резко отпрянул в сторону и тринадцатый удар пришёлся по стене, повредив жгучим концом прутика светлые обои.
Раньше, чем отец успеет рассвирепеть ещё больше, Лёва закричал:
- Я не нюхал твой дурацкий клей! Это нечестно!
- А куда ты его тогда дел?!
- Я… У меня… Друзья попросили!
- Ты снюхал, друзья снюхали, какая разница?! – орал отец. – Вошкаешься с какими-то уголовниками! И сам такой же становишься!
- Да они не для этого!
- А для чего? Обувь подклеить? Два тюбика клея!
Лёва понял, как слабы его аргументы и замолчал, стыдливо спрятав взгляд. Он думал, что отец продолжит это бичевание кнутом, отвесит оставшиеся два удара, но вместо этого он, уходя, вломил сыну затрещину – аж в голове зазвенело.
Когда отец вышел за дверь, тихонько, на цыпочках, вернулась Пелагея. Она прошла мимо Лёвы к письменному столу и, снова открыв хрестоматию, начала читать там же, где остановилась в прошлый раз:
- А цве-ток да-же не ска-зал мне спа-си-бо, он и не ду-мал о-бо мне…
Утром они с Шевой пересеклись по дороге в школу. Впервые Лёва не стал ждать его (в очередной раз проспавшего) и побрёл к парковой аллее один. Школа находилась как раз через парк: пять минут, и ты на уроке.
На пешеходном переходе, пока Лёва ждал «зеленый», Шева нагнал его. Было видно, как хотел возмутиться, но, вглядевшись в Лёвино лицо, передумал. Спросил, показывая на свою щеку:
- Чё это у тебя тут?
- Отец врезал.
- А-а-а, – легкомысленно протянул Шева. – Как обычно.
Лёва смерил его сердитым взглядом. «Красный» переключился на «зеленый» и они одновременно шагнули на зебру.
- Вообще-то это из-за тебя, - оповестил Лёва как бы между делом.
- А я тут причём?
- Из-за клея. Он подумал, что я его нюхаю.
Шева пожал плечами:
- Сам виноват. Не надо было выкидывать.
От возмущения Лёва затормозил перед школьным крыльцом. Шева, не заметив этого, взметнулся по ступенькам вверх, и уже потом обернулся на Лёву. Тот стоял внизу, не двигаясь.
- Я… Я вообще-то помочь пытался.
- А я просил мне помогать? – хмыкнул Шева.
Лёва не сразу нашёлся, что и сказать. Неспешно поднявшись по ступенькам, он поравнялся с Шевой и, стараясь скрыть обиду в голосе, проговорил:
- Я мог бы сказать ему, что ты токсикоман, а он бы рассказал твоему отцу, и… И ничего бы не было!
Последнее Лёва понял с некоторым изумлением: ведь действительно – ничего.
- Тебя дома не бьют, – напомнил он Шеве. – Но я всё равно подставился вместо тебя.
Говоря это, Лёва чувствовал, что лукавит, что помочь Шеве можно гораздо проще: всё рассказать его родителям. Они уважаемые люди, работают в университете, отец – математик, мать – краевед. Непонятно только, в кого Шева такой дундук. Но если они узнают, они, наверное, смогут сделать всё правильно, проследят за ним.
«И он больше никогда с тобой не заговорит», – мрачно ответил Лёве внутренний голос.
«Зато будет здоров», - он начал спор сам с собой.
«А что тебе важнее?»
Шева сбил его с мыслей:
- Я знаю, почему ты мне помогаешь, – он показал в воздухе кавычки.
Лёва сделал вид, что это был вопрос:
- Потому что я твой друг.
- Ага, - саркастически закивал Шева. – Гомик ты, а не друг. Думаешь, я ничего тогда не заметил?
Первое, что пришло в голову Лёве: включить дурачка. Мол: «Когда тогда?» или «Что ты мог заметить?», но задавать эти вопросы всерьёз не хотелось. Лёва и сам знал на них ответы. И чувствовал, что Шева тоже их знает.
- Это я тебе помогаю, – пятясь к дверям, бросил Шева. – Тем, что молчу.
- Звучит, как начало шантажа, - холодно заметил Лёва.
Шева прыснул:
- Я не собираюсь тебя шантажировать. Если бы хотел, начал бы ещё вчера: «Я всем расскажу, если не отдашь мне клей»,
