Книга Последнее желание - Евгения Бриг

по лицу кровь.

– А желание? Ты что-то пожелал перед тем, как…

– Пожелал? – тупо отозвался Леша, едва понимая, о чем говорит девушка. – Не помню…

– Когда ты…? – Яра опустила взгляд на его грудь, и Леша вдруг понял, что не чувствует биения сердца. Он действительно мертв…Господи, хоть бы проснуться от этого кошмара!

– Пятнадцатого октября… – шмыгнул носом, безотчетно потирая грудную клетку в надежде уловить отклик сердца.

– А год какой?

– Этот… – Леша поднял взгляд, и на щеки снова сорвались две горячие слезы.

– Какой «этот»? – потребовала девушка. Казалось, она была растеряна не меньше самого Леши. На ее лице жалость сменялась тревогой.

– Две тысячи двадцать второй…

Яра шумно выдохнула:

– Фух! Еще даже суток не прошло. А-то я сначала испугалась, что ты злой дух.

– Не прошло суток? – с недоумением вторил Леша, и следующая мысль вонзила в позвоночник разряд молнии. – Мама… Моя мама…

И снова пространство вокруг сделало тошнотворный кульбит, лишь где-то вдалеке послышался затухающий возглас:

– Стой! Ты куда?! Стой, блин, Душа! Леша!

На этот раз удалось устоять на ногах. Едва ступни коснулись твердой поверхности, Леша сделал несколько шагов, чтобы удержаться от падения, и остановился, с опаской оглядываясь. Морг. Обычный морг городской больницы. Люминесцентные продолговатые лампы, дающие противный холодный свет, мелкая зеленая плитка до середины стены и ряды каталок с накрытыми простынями телами. Лишь бледные ступни торчат наружу, услужливо показывая бирки с корявыми подписями. Страшно… Мерзко… И холодно.

Очередная догадка о причине нового перемещения царапала душу дурным предчувствием. У выкрашенных толстым слоем белой краски двустворчатых дверей стоял небольшой конторский столик со стандартным рабочим набором: компьютер, пластиковые подставки, полные документов, стакан с канцелярской мелочью. У столика собрались трое: двое мужчин, один из которых был одет в растянутый белый халат, и женщина. Бежевое старомодное пальто и узкую ссутуленную спину Леша узнал сразу. Мама.

– Мама! Мам!

Крик рванул горло, тело подалось вперед, и Леша почти побежал к родной сгорбившейся больше обычного фигурке, лавируя между жутковатыми и молчаливыми обитателями морга. Но увиденная картина заставила его резко остановиться и отпрянуть в новом приступе неконтролируемого ужаса. Прямо перед ним стояла металлическая каталка, отбрасывая равнодушные блики под белым светом хирургической лампы. В этом ярком пятне света лежал он. Леша. Синюшно-бледный, осунувшийся, сам на себя не похожий. Растрепанные волосы в какой-то грязи, на лбу и щеке тоже грязь. Видно, осталась после того, как он валялся мордой вниз в той подворотне, пытаясь остановить хлещущую кровь. Продезинфицированная до хруста простынь с острыми заломами открывала верхнюю часть туловища, подставляя безжалостному свету фиолетовые синяки и длинный кривой порез от пупка до желудка.

Безотчетно схватившись за шею, чтобы сдержать рвущийся вопль, Леша осел на пол.

– Вот тут и тут распишитесь, – деловито указал врач.

– Людмила Ивановна, мы, конечно, сделаем все, что сможем, – заговорил второй мужчина, – но, буду с вами честен… Чуда не будет. Сами понимаете. Камер там нет, свидетелей нет. Но мы будем продолжать работу.

– Да, конечно… – бесцветно отозвалась мама. Зашуршали бумаги. Подавшись на знакомый до боли голос, Леша хотел было подняться, однако ноги бесполезными гирями лежали на полу, не желая слушаться. – Спасибо.

– Еще не за что, – как-то растерянно пожал плечами следователь (Леша понял, что это был именно он). – У вас другие родственники есть? С кем мы еще можем поговорить?

– Нет. Никого нет. Мы с Лешенькой одни остались…

Но она не успела договорить. Со своего места Леша видел, как подкосились мамины ноги в стареньких ботинках, и она рухнула на пол. Почти рядом с ним. И никто ее не подхватил, как показывают в фильмах, никто испуганно не воскликнул. Только следователь досадливо матернулся.

Вот такая она, эта жизнь.

* * *

Маму привели в чувство тут же, в морге. Посадили в такси и отправили домой. И Леша поехал с ней, с тревогой вглядываясь в бледное лицо. Под остекленевшими глазами залегли глубокие тени, у рта собрались горькие морщины. Она вдруг постарела и сгорбилась, сжалась, но всю дорогу до дома не плакала. И лишь когда дверь их маленькой квартирки с полусоветским ремонтом закрылась, мама свалилась на пол и завыла. Нет, это был не плач, не рыдания. Она выла и кричала, будто зверь.

– Мамочка моя. Мама! – Леша упал за ней следом, обхватывая плечи, прижимаясь с сотрясающейся спине. Жгучая боль раздирала не бьющееся сердце, слезы несдерживаемым потоком лились по щекам и капали на материнское пальто. Он мертв, мертв… Но как же нестерпимо больно! – Мамуль, я здесь! Я с тобой, слышишь?! Не плачь, пожалуйста! Мамочка!

Сам не заметил, как перешел на крик. Отчаянный, хриплый. Но мама не слышала. Она кричала, как сумасшедшая. Надрывно, высоко. Ужасно.

– Помогите! Кто-нибудь, помогите!!! – Леша метнулся к двери и вывалился в крохотный коридорчик у лифта, пролетев прямо сквозь стену.

Никого. Как назло, никого! Ведь суббота же! Вечер! Где люди?!! Леша еще походил взад-вперед и, осознав, что минуту назад прошел сквозь стену, схватился за голову. Все равно никто его не услышит и не увидит. Он теперь дух. Или призрак? Как правильно?

Вернулся к двери в квартиру. Дешевенькая, неказистая, с антивандальным покрытием, но такая родная. Зачем-то задержал дыхание, проходя ее насквозь. Из глаз снова потекли слезы, которые Леша уже не вытирал.

* * *

Яра

Душа испарилась, а я вскочила с пола, сделала несколько стремительных шагов к шкафу, намереваясь переодеться и… И остановилась. А что мне, собственно, делать? Поэтому вернулась на кухню, налила вино до краев и в один присест наполовину осушила бокал, стараясь успокоиться. Все-таки меня слегка потряхивало от произошедшего.

После того, как в груди разлилось благословенное тепло, а бьющиеся в нервном припадке мысли более или менее улеглись, я завернулась в валявшийся на диване плед и спустилась вниз, в офис. Зашла в свой кабинет и устроилась на старом диванчике с элегантно изогнутой спинкой прямо напротив Стены Славы, как я ее про себя называю. Оттуда с фотографий, картин и гравюр разной степени давности на меня смотрели мои предшественники. На мужчинах можно было увидеть тяжелые кожаные доспехи и меховые накидки, расшитые кафтаны и простые рубашки с вышивкой по горлу и подолу, на более поздних фотографиях директора агентства красовались в костюмах и смокингах. А по нарядам женщин можно было смело изучать историю костюма. Здесь были и целомудренные сарафаны с кокошниками, и богато украшенные вышивкой бальные платья, смело оголявшие плечи и грудь, и платья в горошек, и даже первые женские брючные костюмы. Пожалуй,