Книга Поцелуй черной вдовы - Евгения Бергер

удосужившись скинуть с головы капюшон. — Без лишних ушей.

Отец подался было в сторону библиотеки, но, услышав грохот бутылки, понял, что Джеймс все еще пьянствует там, и повел гостя в маленький кабинет рядом с гостиной.

— Смею уверить вас, сэр, здесь нам никто не помешает, — произнес он, пропуская того в открытую дверь.

Соланж обождала минуту-другую, а после, прокравшись по коридору, прильнула ухом к двери.

И… ничего не услышала.

Если мужчины и говорили, а они, ясное дело, делали это, то толстый дуб, будь он неладен, не пропускал ни единого звука.

О чем же они говорят?

Кто этот мужчина в темном плаще?

Во что еще, помимо прочего, вляпался тот, кого она называла отцом?

Соланжп так крепко задумалась, скрючившись у двери, что едва разогнулась, когда уловила за дверью шаги… Снова забилась под лестницу, и в тот самый момент гость в капюшоне опять вышел из комнаты и направился к двери в сопровождении семенящего следом отца.

— Значит, договорились, месье Дюбуа? — осведомился с порога.

— Договорились, сэр.

И Соланж ощутила, как дернулось сердце в груди. И холодком потянуло по коже…

Глава 3

На этот раз Соланж повезло больше: дверь оказалась закрыта не полностью. То ли отец по беспечности и торопясь поделиться новостью с сыном прикрыл ее не до конца, то ли бог ей подобных благоволил к девушке, только, прильнув ухом к двери, Соланж услыхала:

— У нас проблемы, Джеймс. Большие проблемы. Ты меня слышишь или упился до потери рассудка?

— Я слышу, — прозвучал сиплый голос. И ворчание, от которого ей захотелось глаза закатить: — Тут приходила Соланж и требовала дать денег. Она злая как черт. Чуть не убила меня!

Отец помолчал, будто взвешивая услышанное, и произнес:

— Это не самое страшное, сын: дело в том, что мы раскрыты. И вопрос стал ребром…

— Что значит «раскрыты»?

— То и значит, болван: кто-то знает все про Соланж. О том, что мы делаем ради денег!

Брат, наверное, выглядел ошеломленным, по крайней мере, именно так Соланж ощущала себя, и отозвался не сразу.

— Но как?

— Мне почем знать — мы были так осторожны. Это всего лишь четвертая смерть! Мы могли продолжать бесконечно.

Бесконечно?

Соланж сделалось дурно от этого слова. Вязкий вкус ненавистного бересклета наполнил рот, вызывая прилив тошноты… Но она, сконцентрировавшись на разговоре, а не на собственных ощущениях, снова продолжила слушать.

— А нельзя ли просто сбежать? — В голосе брата звучала надежда. — Собрать пожитки, деньги — и просто исчезнуть?

Соланж даже замерла, дожидаясь ответа. Знала, что братом, задавшим этот вопрос, двигали вовсе не братские чувства, а банальные корысть и эгоизм, но все равно была ему благодарна за этот вопрос.

— Нас найдут и тогда будет хуже, — ответил отец. — Человек, с которым я говорил, выглядел очень серьезно и сразу предупредил, что, как лица, внесенные в королевский реестр, в случае бегства, мы будем объявлены беглецами и вне закона, так что каждый охотник за головами сможет нас пристрелить. Что, хочешь пообщаться с охотниками, сынок? Я как-то не очень.

Повисла гнетущая тишина, в которую только сердце Соланж звучало так громко, что уши закладывало.

Что вообще это значит?

Их афера раскрыта и все-таки они до сих пор на свободе…

О чем тот, в капюшоне, и ее… ненастоящий отец договорились между собой?

— Тогда что он хотел, тот, о котором ты говоришь? — спросил Джеймс.

Сестра едва расслышала его голос, таким тихим он был. И вцепилась зубами в перчатку, усмиряя испуг, когда услышала:

— Он хочет Соланж.

— Что? Зачем ему эта увечная?

— Уж не затем, полагаю, чтобы в постели побаловаться. Он знает, что она ядовита, как белладонна, и именно потому… покупает ее! Вот, — в комнате звякнул мешочек с деньгами, — он дал нам залог.

— Сколько?

И это все, что брат мог спросить?! Деньги в момент затуманили его разум. Мерзкий червяк! Его не волнует, что родную сестру, пусть даже отчасти сводную, кто-то, настроенный очень серьезно, желает купить, как кобылу.

А главное, для чего?

Как отец и сказал, она — смертельно опасная белладонна. В этом и дар, и проклятие! Дар, потому что никто не сумеет ей навредить, ни один похотливый мерзавец с шаловливыми ручками, и проклятие — ведь она никогда не почувствует поцелуй любимого человека, не ощутит его нежных прикосновений… не убаюкает на руках собственное дитя

Соланж сглотнула подступившую горечь и выругалась в сердцах.

Никогда не думать об этом — ее первое правило.

Второе: никакой слабости. Никогда! Ни при каких обстоятельствах.

Она сильная. И в данный момент очень злая.

Отец, между тем, озвучил сумму в пятьдесят фунтов и убеждал брата в разумности данного шага, продажи ее, его дочери.

— Понимаю, это немного за девушку, как Соланж: с ее даром мы бы заработали много больше со временем, но мы перевертыши, Джеймс, мы изгои здесь в Англии, и при первом же подозрении в несоблюдении «Закона о компримации» нас просто-напросто растерзают. Королева боится нас! Сам знаешь.

— Но мы не нарушаем закона. На нас браслеты! — Брат, должно быть, подрыгал рукой, демонстрируя названую вещицу. — Дар Соланж вообще с перевертышами не связан. Перед законом мы совершенно чисты!

— Ты идиот? — вскинулся Сильвиан Дюбуа. — Мы убивали людей. Против этого тоже законы имеются! Обычные, человеческие, чтобы ты знал. На нас потому и надели браслеты, чтобы ни ты, ни подобные нам, не могли навредить как-либо людям. И вот мы, убившие четверых…

— Их убила Соланж, — вскинулся брат. — Если по существу, мы непричастны к тому, что она творит в супружеской спальне с мужьями.

Отец, кажется, усмехнулся. То ли брат его позабавил, то ли по-своему восхитил — в любом случае, на одну длительную минуту в комнате сделалось тихо, как ночью на кладбище.

А потом отец произнес:

— Пусть забирает ее, я все решил. Этот тип мог бы и вовсе не заплатить нам, сам понимаешь, но сотня фунтов — больше, чем ничего. Возьмем деньги и уедем на Острова! Там нас никто не достанет. Там, как я слышал, можно ходить без браслетов…

В отцовском голосе явно прорезались нотки надежды и предвкушения, брат же доволен услышанным не был. Еще бы: Джеймс — жуткий трус, снять браслет для него все равно, что взглянуть в зеркало и увидеть саму свою суть, вряд ли приятную.

Кто он там, во второй ипостаси?

Жалкий хорек или белка?

Соланж живо представила брата, сидящим на ветке с сосновой шишкой в маленьких лапках и