Книга Поцелуй черной вдовы - Евгения Бергер

Евгения Бергер

Поцелуй черной вдовы

Глава 1

В свои неполные девятнадцать Соланж стала вдовой в третий раз.

Все ее очень жалели, особенно родственники почившего, но больше всех жаль себя было именно ей. И вовсе не потому, что она любила супругов номер один, два или три — по большей части она была едва с ними знакома — просто знала, что этим количество оных не ограничится: ей придется выходить замуж снова и снова, пока кто-то не остановит её.

Не остановит ИХ.

Но до сих пор они ловко перемещались из города в город, и никто не признал в ней «черной вдовы», как шутливо, из большой любви, не иначе, называл ее брат.

Сначала был маленький Элдридж близ Бермингема, затем Тэмвут и Бэдворт, а теперь вот Стратфорд-на-Эйвоне. Пройдет час или два, как она опять овдовеет, и отец с братом начнут пировать на костях ее почившего мужа.

Образно, ясное дело.

Для вида они облекутся в траурный белый и запрутся на время в милом имении на краю Стратфорда, из окон которого, как ярко живописал ей преимущества очередного вдовства Джеймс, её любящий брат, она сможет любоваться на лебедей, скользящих по глади красивого озера, и «предаваться тоске и печали» хоть целый год кряду, гуляя по утопающим в цветах улицам города или в лесу, который здесь же под боком.

Он знал, как ее убедить…

Целый год траура — это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой, но Соланж хотелось поверить в нее.

И она снова поверила.

Дура, ясное дело, но вдруг в первый раз в жизни ей повезет…

Вцепившись пальцами в вырез платья, она поглядела на дверь, за которой раздались мужские шаги. Тяжелые, шаркающие…

И невольно вздохнула.

Хоть бы раз ей достался красивый, моложе пятидесяти мужчина… Так нет же, все дряхлые старики со зловонным дыханием и выцветшими глазами. И все, как один, развратники и ничтожества!

Но, с другой стороны, объяснить смерть молодого мужчины было бы на порядок сложнее: заподозрив что-то неладное, у родни начались бы вопросы, претензии. Не дай боже, спор о наследстве!

Нет, со стариками все проще: сердце не выдержало восторга полновластного обладания свежим, девичьим телом — и отказало. Таковы три официальные версии смертей ее первых мужей… Соланж даже жалели, мол, бедная девочка, не успела сделаться женушкой, как лишилась супруга… Еще такого прекрасного, как Эдвард/Бенет/Колдер. Ей не то чтобы не было жалко этих мужчин, но им бы самим не мешало раскинуть мозгами и догадаться, что девице восемнадцати лет их дряхлое тело и даром не нужно. Это мерзко, если подумать, жениться на собственной «внучке» и вожделеть ее…

Фу.

В какой-то мере они заслужили то, что случалось. А Соланж их к тому же предупреждала…

Шаги в коридоре затихли, дверь толкнули. Новобрачная расправила плечи.

Новый муж, грузный эсквайр с тройным подбородком, встал на пороге, осматривая ее… Глаза его сделались злыми, когда он заметил, что она не раздета. Все еще в платье и даже в накинутом сверху плаще — в комнате было прохладно. Никак этот жлоб поскупился на дрова для камина…

И это в первую брачную ночь.

Ну не скотина ли?!

— Раздевайся! — приказали ей грубым, неприветливым тоном. — Сделаем ЭТО скорее. Я и так ждал достаточно!

Соланж снова вздохнула, но фибулу на плаще расстегнула и скинула его на пол.

— Я бы вам не советовала, — предупредила при этом. — Иногда лучше бы и совсем не дождаться, чем…

— Ты угрожаешь мне, девка?! Строптивая, да?

— Просто предупреждаю.

Ни один из мужей ее предупреждениям так и не внял: каждый раз они начинали браниться, кричать, называть ее шлюхой и словами похуже. В первый раз было обидно до слез, а потом она просто привыкла… Привыкла к сопению и торопливо сдираемой с тела одежде, к сладострастному блеску в глазах и трясущимся не от страсти, но от старости пальцам. Второму супругу она даже, помнится, помогла скинуть шоссы: он так волновался, что запутался в них, едва не свернув себе шею, свалившись на пол. Может быть, именно так этому бедолаге и стоило бы умереть, но она пожалела его, посчитав, что смерть в момент страсти посчитают достойней смерти по глупости. Этим поступком она как бы заранее попросила у мужа под номером два прощение за дальнейшее…

Да, она их жалела, а как же иначе?

И не ее в том вина, что муж под номером три оказался чрезмерно нетерпелив… Он мог бы пожить еще десять-пятнадцать минут, но предпочел еще в коридоре полезть ей под юбку. На ней, ясное дело, были чулки, но он все равно умудрился коснуться ее голой кожи…

Старый, да прыткий. Кто бы подумал!

Еще повезло, что телом он выдался худ и костляв, иначе ей в жизни не дотащить бы его до супружеской спальни и не раздеть должным образом, имитируя, как обычно, смерть от сердечного приступа. Соланж невольно поежилась, вспомнив, как за лодыжки волокла мужа по коридору, страшась, что кто-то из слуг заметит ее…

С тех пор она сделалась осторожней.

— Мне сказали, что ты можешь сопротивляться, — осклабился муж четвертый по счету. Этот боров с заплывшими жиром глазенками… Такого ей точно было бы с места не сдвинуть! — Что с тобой нужно пожестче.

— Кто сказал?

— Мало ли кто. Лучше смотри, что я припас для тебя! — Он с коварной улыбкой выхватил из-за пояса плеть. Такой стегают, приучая к седлу, молодых жеребят, но никак не людей… Особенно девушек в первую брачную ночь.

Скотина, как пить дать, скотина, а не эсквайр, уважаемый член местного общества!

Жалость к нему практически испарилась, уступив место злорадству: посмотрим, кто посмеется последним.

— Разве я лошадь, — равнодушно осведомилась Соланж, — что ты принес с собой плеть? И это в нашу первую ночь. Ай-яй-яй, какой плохой мальчик. — Погрозила она жирному борову пальцем.

Тот насмешки не оценил: побурел до темно-бордового и опять приказал:

— Раздевайся, дерзкая сука. Да побыстрей! Всегда мечтал посмотреть, что у вас, перевертышей, между ног.

— То же самое, что и у прочих людей, — откликнулась девушка.

— Разве ты человек?

— Да побольше, чем ты, бесчувственная скотина.

Уязвленная больше, чем хотела бы показать, Соланж явно переборщила с насмешками, и когда длинная плеть, взрезав воздух, обожгла ее руку, громко вскрикнула. Не сдержалась.

— Ах, ты… — зашипела одними губами.

И знала, что глаза ее полыхнули ярко-желтым огнем. Здесь никаким бересклетом