Книга Дома стены помогают - Людмила Захаровна Уварова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У судей на груди были значки с изображением пуделя.
И они казались чрезвычайно серьезными, как будто бы выполняли какую-то очень важную работу.
Кругом толпились хозяева с пуделями. Мне еще никогда не приходилось видеть столько пуделей — черных, коричневых, палевых, белых, серых. Но все-таки больше всего было черных, таких, как Миша.
— Вот увидишь, — сказала Жанна, — нас будут снимать в кино. Ведь пудели самые красивые собаки на свете.
— Ну уж, самые, — усомнилась я. — Доги еще красивее, а лучше эрдельтерьеров вообще никого нет!
Жанна пренебрежительно скривила губы:
— Сказала тоже, ни доги, ни эрдели в подметки пуделям не годятся. Красивее пуделей нет ни одной собаки!
— Может быть, еще серые туда-сюда, а черных, как Миша — словно собак нерезаных…
— Ну, знаешь… — начала Жанна.
— Ладно, не буду.
— То-то же, — сказала Жана. — А Миша все равно получит большую золотую медаль.
Раздался удар гонга: судьи вызывали собак и хозяев построиться на ринге.
И тут Миша мгновенно выказал характер, вцепился в хвост коричневого пуделя, стоящего рядом.
Пудель завизжал что есть сил. Но Миша и не думал отпускать его хвост.
Хозяйка пуделя, толстуха в цветастом платье, разразилась отчаянным криком.
— Помогите! — кричала она. — Убивают! Помогите!
Мы с Жанной бросились отдирать Мишу от пуделя. Миша зарычал и выпустил чужой хвост. Судьи начали кричать все вместе:
— Девочка с черным пуделем, в сторону, подальше…
К Жанне приблизился судья с подвижным лицом.
— Будешь держать дистанцию, — распорядился он. — Не подходи близко ни к одной собаке, слышишь?
— Слышу, — мрачно ответила Жанна.
— Становиться в один ряд, — крикнул судья. — Всем, всем!
Жанна стала в самый конец.
— Пошли, — скомандовал судья. — Медленно, друг за дружкой.
И собаки вместе с хозяевами начали шагать по кругу.
Потом судьи отделили собак по цвету — белых пуделей с белыми, коричневых с коричневыми, черных с черными.
Хотя уже на исходе был сентябрь, солнце палило совсем по-летнему. Было жарко, и даже неутомимый Миша сник, полузакрыв свои неистовые глаза.
— Потерпи еще немного, — уговаривала его Жанна. — Зато получишь большую золотую медаль.
Женщина-судья в ярко-синих брюках со значком на груди, изображающих пуделя, подошла к Жанне.
— Как зовут? — спросила женщина-судья.
— Меня? Жанна.
— Не тебя, а собачку. — Миша.
— Красивый мальчик, — веско произнесла женщина-судья, — экстерьер отличный.
Жанна расцвела от счастья. Глянула на меня, я стояла за веревкой, огораживающей ринг, выразительно подмигнула.
— Но он очень плохо одет, — снова сказала женщина-судья.
— Кто плохо одет? — удивилась Жанна.
— Твой Миша. Он ужасно подстрижен. Кто это его стриг?
Жанна снова глянула на меня. Но это был уже совсем другой, негодующий взгляд.
— Халтура, — жестко определил, подойдя к женщине-судье, мужчина, похожий на обезьяну. — Разве так стригут, скажите на милость, Сильва Васильевна?
— Стопроцентная халтура, — согласилась Сильва Васильевна. Грудь ее возмущенно вздымалась, казалось, ушастый пудель на ее значке укоризненно качает головой.
— Это что-то ужасное, — сказал обезьяноподобный мужчина.
— Невообразимый кошмар, — прошипела Сильва Васильевна. — Чтобы так изуродовать собачку!
Они отошли от Жанны. Жанна обернулась ко мне.
— Вечно ты берешься не за свое дело!
— Как? Но ты же сама просила…
— Кто? Я? Да ты что? — прошипела Жанна.
Миша поднял голову и облаял меня, будто понимал, что я одна во всем виновата.
— Знаешь что, — сказала я. — Если так, то я лучше уйду…
Жанна поняла, что еще минута, и я выполню свое слово.
— Ладно, — примирительно сказала она. — Хватит. Не будем ссориться.
Снова раздался гонг. И снова хозяева собак вместе с пуделями медленно зашагали по кругу. Конечно, Миша выделялся.
Все пудели были щегольски подстрижены, тщательно расчесаны, а Миша выглядел и в самом деле каким-то общипанным.
Что ж, я в конце концов, не парикмахер и мне еще ни разу не доводилось стричь хотя бы одного пуделя.
Вечером состоялось награждение собак медалями и памятными значками. Миша получил всего лишь малую серебряную медаль.
Ранние осенние сумерки спустились над аллеями и павильонами выставки. Внезапно похолодало, стал накрапывать дождь.
Миша шагал впереди нас, со своей только что полученной серебряной медалью на шее.
Злосчастный коричневый пудель обогнал Мишу, и мы с Жанной увидели — на шее его красуется золотая медаль на красной ленточке.
Жанна посмотрела на меня, а я на Жанну, и вдруг мы обе одновременно рассмеялись.
— А, — сказала Жанна, махнув рукой. — Если хочешь, серебряная медаль тоже чего-то стоит!
— В конце концов, это все не серебро и не золото, а самые обыкновенные жестянки, — заметила я.
— Конечно, и вообще Мише серебро даже лучше идет, чем золото!
Жанна была оптимисткой по натуре и любила во всем, что бы ни случилось, искать светлую сторону.
Ринг опустел. И только неведомо откуда забежавшая маленькая дворняжка стояла под забытым флагом с изображением длинноухого пуделя.
Я еще раньше приметила ее. Белая, в коричневых пятнах, хвост крючком, она удивленно оглядывала своих более счастливых выхоленных, избалованных собратьев, ради которых было затеяно все это: флажки, огораживающие ринг, важные судьи, медали на ленточках.
О чем она думала? Может быть, о недоброй своей судьбе, о том, что угораздило ее родиться беспородной, бездомной, никому не нужной? Кто знает…
Я все оборачивалась, идя по аллее к выходу, смотрела на нее, она пристально и, как мне казалось, грустно глядела вслед собакам с медалями, уходившим домой, под надежную и теплую крышу, а ей суждено было остаться здесь, в одиночестве, под холодным небом осени…
* * *
Порой на Жанну внезапно нападал стих откровенных признаний.
Это случалось не часто, но все же случалось. Так было, к примеру, тогда, когда мы узнали, что Паша Ануров, вскоре после окончания школы, женился на нашей географичке Ларисе Ивановне.
Мне казалось, и на этот раз Жанна что-нибудь такое придумает в ее стиле: скажем, что Паша женился на Ларисе Ивановне для вида, а на самом-то деле…
Но Жанна заявила напрямик:
— Конечно, хотя она и старше, его, но ему с нею интересней, чем со мной.
Мне стало жаль Жанну.
— Да она же старше его на целых четыре года!
— На три с половиной, — поправила Жанна. — Зато Лариса спортсменка, мастер спорта, а я даже в волейбол играть не умею. И на лыжах плохо хожу, и вообще я толстая, и ноги у меня короткие, не то что у Ларисы, у нее чуть ли не от самых ушей растут…
Она продолжала говорить, стремясь выискать в себе новые недостатки, все более впадая в радостный азарт откровенного самобичевания, но мне казалось, что она, упиваясь своими словами, все же любуется со стороны своей,
