Книга Тридцать лет спустя - Аркадий Иосифович Хайт

что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?

— Нет, все не то.

— А что?

— Другое.

Приятели засмеялись.

— Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.

— Интересное дело, — сказали приятели. — Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.

— Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.

— Ну и не надо, — сказали приятели. — Нам и так хорошо.

Одним словом, приятели тоже ему не поверили. А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия это… Это… Нет, это невозможно объяснить. Нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и все люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.

Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать людям, что он чувствует, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое людям на данном этапе еще недоступно.

И тогда он ушел в себя. Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным — он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но предложи ему кто-нибудь избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и увлекательной.

Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, обычно вкусная и питательная, не всегда отличалась нужной абцилохордией.

Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что — то приятное и радостное обволакивает его с ног до головы. Он поднял глаза. К его столику протискивался пожилой человек. В руках он держал пластмассовый поднос, на котором стояли удивительно правильно подобранные абцилохордические блюда.

— Разрешите? — спросил человек.

— Пожалуйста, — сказал Петр Семенович.

Человек сел за стол. На нем был приятный абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудного кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платок. Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек — тоже.

— Хорошо здесь, — сказал человек.

В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.

— Конечно, хорошо, — сказал Петр Семенович, — просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.

— Вы про что? — спросил незнакомец.

— Я? Про это.

— Неужели про это?!

— Да, про это!

— Значит, вы чувствуете?

— Конечно. Еще как чувствую.

— И я чувствую, — сказал незнакомец. — Вот уже двадцать лет.

— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.

— Есть, дорогой! Конечно, есть!

Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему оыло, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.

— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.

— С удовольствием, — сказал Петр Семенович.

Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.

— Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!

Незнакомец удивленно посмотрел на вино.

— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?

— А что? — испугался Петр Семенович.

— Но ведь у него же липотапия.

— Какая липотапия?

— Пониженная.

— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?

— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…

— Абцилохордия?

— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.

— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?

— Но как же… ведь вы…

— Что я?

— Ведь вы же чувствуете.

— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.

Незнакомец растерялся.

— Но ведь она же есть.

— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович,

— Но я же чувствую.

— Тогда объясните.

— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!

— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что даже абцилохордию чувствуете.

— Как вам не стыдно!

— Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.

Незнакомец поднялся.

— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

— Привет, — сказал Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.

Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.

ТИПОВАЯ БАШНЯ

(Рассказ прораба)

Говорят, что у хирургов есть такое правило, чтобы своих знакомых или родственников никогда не оперировать. Я, конечно, не хирург, но в том, что это правило справедливое, на своей шкуре убедился.

А дело было так. Строили мы обыкновенную двенадцатиэтажную башню. Ну, сделали мы ее на совесть. Все двенадцать этажей возвели. Ни одного не забыли. Звоню я в исполком:

— Все в порядке, — говорю, — можете комиссию назначать.

— Хорошо, — говорят. — И у нас радостная новость. Решили квартиру вам дать.

— Спасибо, — говорю, — товарищи. А что за квартира?

— Да в том же доме, что строите. Двухкомнатная, первый этаж.

— А номер, номер-то какой?

— Номер семь. В общем, поздравляем.

Положил я трубку и бегом в седьмую. Ну, квартира, в общем, как квартира. Пол, стены, потолок — это все на месте. Ну, а что касается, чтоб двери закрывались или там из батареи не текло, об этом, как говорится, мечтать не приходится. Одним словом, хорошая квартира, если ее менять или под склад приспособить.

Вызываю я бригадира и говорю:

— Это что?

Он по сторонам поглядел:

— А что?

— Ты что, первый год работаешь? Не знаешь, что потолок надо белить, а обои — не надо?

— Да ладно вам, — говорит, — я думал, у вас дело какое.

— Дело, говоришь? А то, что у тебя плитка отскакивает, это, по-твоему, не дело?

— Вы по