Книга Крушение великой империи. Дочь посла Великобритании о революционной России - Мириэл Бьюкенен

стоял возле нас и называл по имени каждого гостя. Поздоровавшись, они проходили во вторую гостиную, а оттуда в столовую, где были установлены длинные столы с угощением…

Официально зимний сезон начинался с рождественского благотворительного базара, устраиваемого великой княгиней Марией Павловной, в то время вдовой великого князя Владимира Александровича. Базар этот устраивался в Дворянском собрании, продолжался четыре дня и был открыт с двух часов дня до полуночи. Все выдающиеся члены петербургского света имели свои киоски, сгруппированные вокруг главного киоска великой княгини. Весь Петербург толпился здесь, чтобы купить какую-нибудь дорогую безделушку, внимательно осмотреть туалеты присутствовавших и получить благосклонную улыбку великой княгини.

Как только кончались рождественские праздники, начиналась серия балов и вечеров, и промежуток времени между Рождеством и Великим постом был наполнен самыми разнообразными развлечениями. Великосветских барышень отделяла строгая граница от молодых замужних дам: они редко бывали на одних и тех же балах и не имели тех же самых кавалеров. То, что называлось «Ьа1 Ыанс», давалось только для молодых барышень, иностранцев на них не приглашали, и вдоль стен сидели ряды страшных дуэний, зоркими глазами следивших за танцующими и готовых делать не слишком благосклонные замечания, если какая-нибудь из барышень танцевала более двух раз с одним и тем же кавалером. Каждая из барышень должна была подойти поздороваться и сделать реверанс каждой из этих старух прежде, чем начать танцевать. Если же она не знала кого-нибудь из них, то ее надо было церемонно представить. Для иностранки они все казались безнадежно одинаковыми, были всегда одинаково одеты в черный, серый или же фиолетовый атлас, носили на плечах меховые палантины и имели изумительный жемчуг. Их волосы были всегда гладко зачесаны. Я скоро заметила, что совершала непростительные ошибки: то меня представляли два раза в один и тот же вечер одной даме, то я подходила к особе, с которой не была знакома, и меня встречали холодные, наставительные взгляды.

Преимущество «белых балов» заключалось в изобилии кавалеров, так как дирижер танцев должен был строго следить за тем, чтобы барышни не сидели. Кавалеров даже не спрашивали, желает ли он танцевать или нет; ему ставился лишь вопрос: есть ли у него дама или же нет, и, если кто-нибудь отвечал отрицательно, несчастного молодого человека, внешне покорного, но в душе проклинающего все и вся, подводили к даме, и он должен был ее пригласить.

Другой характерной чертой «белых балов» было то, что на них очень редко играл оркестр. Обычно его место занимал старый и седой тапер, который играл уже несметное количество лет на всех балах Санкт-Петербурга и который, вероятно, знал все тайны знатных семей так интимно и под таким необыкновенным углом, что остается только пожалеть, что он не написал книгу своих воспоминаний.

Старые дамы, сидевшие на своих жестких стульях, бросали на него взгляды, полные сентиментальных воспоминаний. «Как хорошо он играет, – говорили они, покачивая головой в такт музыке. – Помните, когда он играл на балу, который давали шатан? Тогда я впервые встретила Сержа. На мне было розовое платье и яблочный цвет в волосах. Великий князь Павел был тогда на балу. Он еще не был женат и такой красавец. Ах, моя дорогая…» И они уплывали на волнах давно умерших воспоминаний, в то время как их дочери танцевали под ритмичную музыку старика, а они следили за ними серьезными, внимательными глазами, которые, казалось, знали все тайны юности.

На «белых балах» танцевали обычно вальс, кадриль и мазурку; на тустеп смотрели как на танец недостаточно элегантный, а офицерам было запрещено танцевать уанстеп и танго, так что весь вечер был занят бесконечными кадрилями. Для этой цели вокруг зала были расставлены маленькие золотые стулья, на которых все сидели в ожидании команды запыхавшегося дирижера: «Avancez! Reculez! Grand rond! Chaine!»[1] Обыкновенно эти кадрили начинались очень чинно и кончались бешеным темпом.

К концу вечера объявляли начало котильона. Это была самая важная часть каждого бала. И здесь также ставили золотые стулья вокруг зала, и несчастный дирижер должен был составлять не только пары, но и находить визави, устранять споры, преодолевать осложнения и улаживать взаимные обиды между молодыми людьми, которые желали танцевать с одними и теми же барышнями.

Фигуры котильона не отличались особенно от фигур кадрили, но они обычно сопровождались раздачей лент, цветов и прочих бальных украшений и сюрпризов. Кавалеры раздавали барышням широкие атласные ленты с бубенчиками, а те в свою очередь дарили своим избранникам розетки и ордена. Посреди зала ставили высокие изгороди из красных роз, и через них надо было поймать руку невидимого кавалера. Пускали пестрые воздушные шары. Вносили корзины золотистых нарциссов, тюльпанов и ландышей, парижских фиалок, нежной сирени, букетов роз, гвоздики, тюльпанов и гиацинтов. Эти цветы привозили с юга Франции в специально отапливаемых вагонах, и стоили они массу денег.

Но котильон не был концом вечера. После него подавали горячий ужин, за который садились парами за маленькими круглыми столами, а старшие – помещались за длинными столами каждый по своему рангу. Своею строгой формой ужины эти скорее напоминали официальные обеды, и хотя за круглыми столами царило некоторое веселье, старые же дамы, вероятно, радовались концу бесконечного бала. У подъезда ожидали экипажи с кучерами, одетыми в шубы, и терпеливыми долгогривыми конями, дремавшими в пару. Мигающий свет зажженных больших костров бросал смутные тени на занесенные снегом улицы. Закутанные в меховые шубы, в ботиках, нагруженные цветами, лентами и воздушными шарами, выходили раскрасневшиеся барышни со своими мамашами. Сходили с лестницы группы офицеров, звеня шпорами и весело желая спокойной ночи друг другу. Лошади гремели упряжью, кучера кричали, двери открывались и закрывались. Постепенно гасли огни, и, наконец, в большом доме наступала тишина.

На балах, которые давали для молодых замужних дам и на которые меня иногда приглашали, все было менее церемонно, а следовательно, и более интересно. Там, например, не было мрачных рядов пожилых дам, которые сидели вокруг залы, почти не было кадрилей, и оркестр Леонарди или Коломбо играл вальсы и уанстепы столько, сколько мог пожелать самый завзятый танцор. Играл румынский оркестр Гулеско так, как могут играть только румыны, когда вам кажется, что у вас на ногах выросли крылья, а голова витает в облаках. Если бывал еще котильон, то он никогда долго не продолжался, и за ним следовал совершенно не церемонный ужин, и так как он бывал обычно не слишком поздно, то после него можно было еще танцевать.

С началом Великого поста танцы прекращались. Поэтому последняя неделя перед первой неделей поста была