Книга Повелители кладов - Андрей Трушкин

— Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов — символов самых известных венецианских фамилий — охраняли Фортеццу от превратностей судьбы, — как сомнамбула забормотал Вовка. — Но сейчас каждый, кто находился в крепости, понимал: судьба его зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с клинком и мушкетом…

Класс прыснул смехом, а Горошина, поправив и без того неплохо сидевшие на ее переносице очки, строго потребовала:

— Ты бы, Казаков, хотя бы встал, когда с тобой учитель разговаривает.

Вовка, удерживая коленями книгу, опираясь двумя руками на стол, привстал.

— Да что с тобой сегодня? — удивилась Горошина. — Тебя что, ноги не держат? Ну-ка давай прогуляйся к доске. Разомнись.

Это же надо было так влипнуть! Сдвинув колени, Вовка озирался вокруг и лихорадочно соображал, что же делать. Пытаться достать рукой книжку и переложить ее на сиденье? Горошина может заинтересоваться — чем это он там манипулирует — и отобрать книжку. Но не идти же в самом деле к доске на полусогнутых, пытаясь удержать ее между коленей!

К счастью, Лешка, уже пришедший в себя от неожиданного нападения на их читальный бастион, перехватил уже готовую соскользнуть на пол книжку левой рукой и выдернул ее вперед. Вовка, облегченно вздохнув, двинулся к доске на свою голгофу.

Кащей, отпущенный на свободу, отправился на место, и битву с уравнением у доски продолжил Вовка. Он честно сражался с одним неизвестным, но его боевой выучки хватило лишь на то, чтобы точка в журнале превратилась пока что, увы, всего лишь в трояк. Тем не менее Вовка был доволен — могло быть и хуже. С легким сердцем он вернулся за свою парту, и тут же Лешка пододвинул ему записку:

"Почитать дашь?"

"Конечно, — нацарапал Вовка в ответ. — Постараюсь сегодня ночью ее добить. Завтра она твоя".

После уроков Вовка, попрощавшись с Лешкой, не пошел как обычно слоняться по улицам. Бывало, он бродил часами, заглядываясь на витрины магазинов и прицениваясь к товарам, на которые денег у него не было и быть не могло, но которые очень хотелось иметь. Но сегодня он не торчал у спортивного магазина, где недавно был вывешен рекламный плакат роликовых коньков "К-2", не изучал в тысячу первый раз прайс-лист магазина "Весь компьютерный мир" и даже не рылся в стопках букинистической литературы в чудом уцелевшем книжном магазине. Он стремглав бросился домой, потому что помнил: мама сегодня собиралась пойти в парикмахерскую, значит, ее не будет дома часа три, не меньше. А уж Вовка-то знал, как использовать это время!

Когда от' полноты предвкушаемого удовольствия он, игнорируя лифт, взлетел на свой этаж и на всякий случай позвонил в дверь, к его великой радости, никто не отозвался, и он воспользовался своим ключом.

Дома было пусто, тихо, и вся обстановка располагала к тому, чем он намеревался сейчас заняться.

Вовка прошел в свою комнату, взял в левую руку обложку от учебника алгебры, а правой рванул страницы на себя. Легкий треск завершил операцию. Осталось только вложить "Алжирский клинок" в обложку учебника, а сам раздетый учебник заныкать в портфель.

Теперь читать можно было спокойно.

Однако, как ни силен был культурный голод, время наступило обеденное, и желудок властно потребовал своего. Вовка скривился, но понял, что придется потратить еще какое-то время на подготовку обеда. Зато потом, утешал он себя, он сядет за стол на кухне, вооружится самой большой — чтобы не бегать то и дело за чайником — кружкой и будет попивать себе густой ароматный настой, попутно сдабривая его большими кусками бутерброда, и читать продолжение истории крепости Фортецца.

Пронесясь вихрем по кухне, Вовка наметал на стол колбасы, черного хлеба, подогрел борщ в кастрюле и воду в чайнике. Борщ он, конечно, есть не собирался, потому что не любил первого, но создать впечатление, что кто-то возился с кастрюлей, было необходимо. Когда чай был заварен, а огромные ломти колбасы были шлепнуты на не менее толстые куски хлеба, Вовка наконец открыл книгу, замаскированную под учебник, и углубился в чтение.

"…Самые отчаянные из алжирских пиратов уже прыгали в воду, взметая вокруг себя прозрачные капли лазурной воды, и плыли к берегу, чтобы укрыться за валунами от стрел и осколков ядер.

Паловеччини не хотел показывать до поры до времени всю огневую мощь своего гарнизона, а потому приказал обстреливать десант противника скорее для острастки, чем для того, чтобы нанести готовящимся к атаке людям значительный урон.

С близкого расстояния Паловеччини смог лучше рассмотреть отряд, собирающийся штурмовать стены Фортеццы. В подзорную трубу без труда можно было разглядеть черных нубийцев в белых чалмах и некогда зеленых шароварах, алжирцев, прячущих голову под белым платком, стянутым наверху обручем; людей, очень похожих на франков, бородатых, в изодранных в клочья кафтанах, узкоглазых, смахивающих на китайцев, разбойников неизвестной нации; турок в маленьких фесках, замасленных жилетах, надетых прямо на голое тело. Оружие, как и следовало ожидать, тоже было далеко не единого установленного образца: турецкие янычары были вооружены любимыми кривыми ятаганами, алжирцы— кто кистенями и палицами, а кто и достаточно редкими дамасскими саблями, нубийцы — тесаками и дубинами.

Паловеччини решил получше рассмотреть атамана: походка этого пирата показалась ему знакомой.

Вглядевшись, он узнал этого худощавого, смуглого человека. Несколько месяцев назад тот работал в крепости водоносом. Конечно, на нем тогда не было богато расшитого бирюзового халата, подпоясанного красным шелковым кушаком, не было перстней на руках, игравших на солнце яркими бликами… Значит, он выполнял здесь миссию разведчика. И, судя по тому, что он поручил это не кому-то из своих людей, а взялся за это опасное и трудное дело сам, можно было предположить в нем человека недюжинной смелости. Скорее всего это был тот самый знаменитый пират Улуч-Али, которому молва приписывала доблесть, приближающую его по уровню побед к знаменитому Барбароссе. Так это было или не так— проверить сейчас предстояло гарнизону Фортеццы.

Паловеччини обернулся к вестовому и показал, чтобы командир генуэзской пехоты срочно перебросил свое подразделение к западным воротам. Сфорца боялся, что именно в этом направлении и будет нанесен главный удар: Улуч-Али не смог не воспользоваться самым слабым местом в обороне Фортеццы.

Тем временем вслед за десантом с галер на берег были переправлены длинные шесты, в которые были вбиты клинья. С помощью этих лестниц пираты должны были попытаться взобраться на стену и отвлечь на себя силы защитников бастиона с тем, чтобы люди внизу могли беспрепятственно выламывать ворота. Тараном же, очевидно, служила мачта, снятая с одного из суденышек.

Вокруг нее уже суетились разбойники, прикидывая, как ее поудобнее взять.

Улуч-Али крикнул что-то на гортанном языке, выхватил из ножен саблю и показал ее острием в сторону западных ворот. Хотя Паловеччини уже давно было пора оторваться от подзорной трубы, чтобы наблюдать за всей картиной боя, он не мог отвести взгляда от сабли разбойника, обильно украшенной золотым травлением по дамасскому клинку и драгоценными рубинами и изумрудами по эфесу, с огромным алмазом в основании рукоятки под зеленой кисточкой. Подобное богатое оружие Паловеччини приходилось видеть не часто.