Книга Листая жизни страницы - Василий Иванович Шарапов

военную службу в железнодорожных войсках в Забайкалье, попался на глаза полковому комиссару. Ему нужен был помощник, и он решил, что я с моим средним образованием подхожу для этого наилучшим образом. В особом отделе полка потребовали биографию. Причем предупредили: в ней должны быть сведения обо всех дальних и близких родственниках. В то время классовое происхождение имело решающее влияние на судьбу человека. Задача оказалась для меня непосильной. По революционной социальной иерархии мы, крестьянские дети, относились к категории «Кто был ничем…» и потому никогда не задумывались о своих родовых корнях. Чтобы не попасть впросак, написал родственнику по отцовской линии, деду Сымону. Он хотя и имел за спиной всего три класса церковно-приходской школы, но хорошо разбирался в таких делах. С его помощью я и восстановил свою родословную…

Согласно семенным преданиям, мои далекие предки - родители, два сына, четыре дочери, жена старшего сына с детьми - занимались сельским хозяйством, жили в районе реки Друть, правого притока Днепра. Рядом была панская усадьба Белыннчи. Было это на рубеже 18-19 веков. Чем-то не угодили властям, грозило выселение в Сибирь. Причина этого достоверно не известна, существует несколько версий, поэтому что-то утверждать не могу. Так или иначе, не дожидаясь появления полиции, бежали всей семьей куда глаза глядят. Оказались вблизи нынешнего местечка Бобр Крупского района, на берегу небольшой речки, нашли охотничий домик в именин помещика Шарапова. Видимо, решив, что рабочие руки лишними в хозяйстве не бывают, он не стал разбираться во всей подноготной беглецов, и включил их в свой ревизский список. Так мои предки стали Шараповыми. Рядом с домиком был большой луг, который назвали соколиным полем. На этом месте сейчас стоит деревня Соколовичи.

У Григория родилось три сына, один из них, Андрей - мой дед. Вскоре Григория забрили в солдаты. Отец его мог откупиться, так делали многие, у кого водились кое-какие деньги, но оказался человеком прижимистым и променял сына на запрятанные в кубышке катеринки. Служил Григорий честно, воевал храбро, отличился в боях за Шипку, за что получил отпуск. Да не на месяц, как нынче, а с учетом малолетних детей на целых… восемь лет! Продолжил ли службу по истечении этого срока, одному Богу известно. Во всяком случае дед Сымон об этом не написал.

В семье деда Андрея было шестеро детей: сыновья Иван - мой отец, Федор и четыре дочери. И дед, и отец, по крестьянским меркам, принадлежали уже к людям состоятельным. Моя мать, Анна Сергеевна, выйдя замуж, получила в качестве приданого четыре гектара земли. Еще три гектара купил в Красновке отцу дед. Большую часть земли составляла пашня, остальную - неудобицы: лес, луг, болото. До кулаков, по меркам Советской власти, не дотягивали, но середняками были крепкими.

Во время Первой мировой войны отец служил в железнодорожном полку В конце 1915 года их часть, стоявшая в Литве, каким-то образом отличилась. И семейным солдатам разрешили пригласить на краткое свидание своих жен. Чтобы там ни говорили, а царские власти не всегда были душегубцами, как утверждала наша пропаганда. Благодаря этому счастливому обстоятельству я и появился на свет.

Мать родила восьмерых детей, четверо умерли в малолетнем возрасте. Можете себе представить, какой была в то время женская доля! Помимо ухода за детьми и мужем (накормить, обстирать), на ней держалось все домашнее хозяйство: корова, теленок, свиньи, овцы, мелкая живность. И с ним управлялась, и в колхозе трудилась.

Отец, отслужив в Красной Армии, был разнорабочим на станции Славное. В 1931 году его в качестве трудовой повинности направили на реконструкцию дороги Москва - Минск. Подвозил дорожникам песок на участке Бобр - деревня Малявка. А меня с согласия знакомого прораба определили к паровому катку. В мои обязанности входило подносить заготовленные заранее дрова. Работа была не очень обременительной. Мне нравилось наблюдать за тем, как одни рабочие дробили вручную булыжный камень, другие - сортировали полученный щебень и равномерно укладывали его на насыпи. Заметив мою любознательность, машинист катка разрешил вместе с ним укатывать трассу, рассказывая в процессе работы об устройстве и принципе действия диковинной немецкой машины. Спустя много лет после войны, будучи в Гамбурге, я увидел такой же каток, на котором постигал свои первые уроки дорожного ремесла, совершенно не подозревая, что однажды эта нехитрая наука очень пригодится мне. Хотел даже приобрести его для нашего дорожного музея, но музейные экспонаты не подлежали продаже.

В 1930-е годы в Бобре было две семилетние школы: школа колхозной молодежи для белорусов и школа, где преподавание велось на идиш. Дело в том, что 70 процентов населения поселка составляли евреи. Жили все в мире и согласии. Никаких конфликтов на национальной почве не было и в помине. Когда я слышу о том, что антисемитизм являлся чуть ли не государственной идеологией СССР, так и подмывает спросить: «Ну, откуда вы берете подобные факты?» Откуда угодно, только не из жизни! То же самое хочу сказать тем, кто утверждает принудительной русификации. В семилетке, которую я закончил в 1932 году, все предметы преподавались на белорусском языке, русский не изучался совсем.

В том же году я поступил в Оршанское железнодорожное училище на базе неполной средней школы, на отделение помощников машинистов. Поскольку русского языка я и другие мои земляки не знали, два месяца занимались на подготовительных курсах, после чего вместе со всеми начали изучать базовые и профильные дисциплины: конструкцию паровоза и его ремонт, путевое хозяйство и правила эксплуатации железных дорог, основы коммерции.

В училище нас обеспечивали общежитием и трехразовым питанием, форменной одежды не было, ходили в том, что кто имел. После окончания в 1934 году училища по специальности помощник машиниста и слесарь-ремонтник 4-го разряда, был распределен в Оршанское депо.

Однажды, демонтируя один из узлов паровоза, вес которого превышал двести килограммов, повредил себе руку; та рана до сих пор дает о себе знать, по ней я точнее любого барометра узнаю об изменениях погоды. Четыре месяца жил у родителей в деревне Красновка, что на 100-м километре дороги Минск - Москва. Отец был в это время председателем колхоза «Ударник».

Некоторое время я имел право выполнять только легкую работу, что меня совершенно не устраивало. Не без труда, но добился перевода в помощники машиниста. Сначала на маневровую «кукушку», затем водил грузовые и пассажирские поезда. Прошло столько времени, а помню номера всех паровозов, на которых работал.

Как