Книга Афоризмы - Георг Кристоф Лихтенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Характер немцев в двух словах: patriam fugimus.[28]
Если нужно поднять знания трудящегося класса, то, разумеется, необходимо и высшему классу пойти гораздо дальше, чтобы он мог тянуть за собой низший. Но это «гораздо дальше» весьма относительно. Если наши ученые будут продолжать действовать в том же направлении, как до сих пор, то они еще больше удалятся от низшего класса, а их усилия поднять его до себя будут возрастать одновременно с презрением, с которым они смотрят на этот класс...
Эдикт о цензуре[29]. Уже раньше предсказывали, что этим жалким паллиативом попытаются себе помочь. Все слабые правительства держатся на том, что более умной части нации они замазывают рот или вешают на него замок...
Пожалуй, можно бы изложить биографию прусского короля в ироническом тоне, чтобы избежать возникновения басен в истории[30].
В Геттингене мы живем на кострах, снабженных окнами и дверями.
Я где-то читал, что размышлять о государствах легче, если представлять их себе как живых людей. Они, следовательно, бывают и детьми, и пока они в этом возрасте, монархическая форма правления для них лучше всего. Но когда дети становятся взрослыми, они уже не позволяют так обращаться с собой, потому что нередко бывают умней отцов.
Каким путем люди дошли до понятия о свободе? Это была великая мысль.
Если бы существовало животное, превосходящее людей силой, которому иногда доставляло бы удовольствие играть с ними, как играют дети с майскими жуками, или накалывать их на булавки для коллекции, как бабочек, то такое животное было бы, вероятно, в конце концов, истреблено, особенно в том случае, если бы оно не было много выше человека по своим духовным возможностям; оно не смогло бы устоять против человека или, во всяком случае, не должно было бы помешать ему хоть сколько-нибудь проявить свои силы. Таким животным поистине является деспотизм, а между тем он все еще держится во многих местах. Но, описывая это животное, следует, разумеется, учитывать, что оно не может обойтись без человека.
Если бы собаки, осы, пчелы и шершни были одарены человеческим разумом, то они, возможно, овладели бы всем миром.
Руссо, Вольтер, Мерсье[31] и Рейналь[32] предсказали французскую революцию.
Французская революция — продукт философии, но что за скачок от cogito ergo sum[33] до первых возгласов в Palais Royal: «a la Bastille!»[34].
Это глас трубы страшного суда для Бастилии.
Нередко упрекают корпорации лондонского Сити[35] в том, что они состоят из людей, которые, как индивиды, большей частью являются весьма почтенными людьми, но in corpore[36] обычно поступают весьма неумно. Точь-в-точь как наши богословы.
Поистине не знаешь, не сидишь ли ты теперь в сумасшедшем доме?
J 501
Как ловко проводятся маневры мнений в Ганновере: в чем убежден фланговый, то же думают и все прочие. Во всем городе слышишь одно и то же, исключая лишь некоторые интимные круги.
Уметь соединить pro rege с pro grege[37].
О первых двух людях[38] сочинено уже достаточно; кто-то должен теперь попробовать сочинить что-нибудь и о двух последних[39].
Не совершаем ли мы, колесуя убийцу, ошибку ребенка, который бьет тот стул, на который наткнулся?
А: Воздухом жить невозможно.
Б: Но и без воздуха тоже. Это неплохо, когда порой тебе приходится туговато.
Да помилует бог всех, кто поставлен «Божьей милостью»!..
Кроме времени есть еще одно средство вызывать великие перемены, и это — насилие. Если первое действие слишком медленно, то второе зачастую берется за дело слишком поспешно.
Во избежание худшего, немецкие деспоты станут слегка содействовать прогрессу. Вряд ли такое могло бы произойти прежде.
С тех пор как он получил пощечину[40], он думал, что каждое слово, которое начинается на «п», например «правительство», означает пощечину.
[Апрель 1792] В свободной Франции, где можно свободно вздернуть каждого, кого пожелаешь.
Страшные дела происходят у нас, обитателей земли!
Я хотел бы предложить для обозначения просвещения известный знак огня — Δ. Огонь приносит свет и тепло и необходим для роста и развития всего живого, но — при неосторожном обращении — он также обжигает и разрушает.
Может ли народ изменять свое государственное устройство, если захочет? По этому вопросу высказано много хорошего и плохого. Вот лучший, как я полагаю, ответ на этот вопрос: кто может помешать ему сделать это, если он решился? Вполне естественно действовать в соответствии с принципами, ставшими всеобщими. Попытка может оказаться неудачной. Но в настоящее время ведь дело дошло до попыток...
[Октябрь 1792] Противники французской республики постоянно говорят о том, что она — дело нескольких мятежных голов. Позволительно спросить: когда же большие события были делом одновременно многих? Часто это было делом одного единственного человека. А чем же являлись войны наших государей, как не делом немногих, короля и министра? Это — неубедительные рассуждения.
Большое количество умов само по себе препятствует развитию событий. Когда должно совершиться нечто великое, то здесь могут и обязаны быть лишь немногие. Прочих же, массу, нужно всегда перетягивать на свою сторону, называйте это как хотите — убеждением или обольщением — все равно. С большим презрением высказываются также о пивоварах, парфюмерах, которые играют сегодня выдающиеся роли. Но ведь для этого ничего не требуется, кроме искреннего, подлинно человеческого чувства, мужества и честолюбия...
Прекрасно говорит Гердер[41], и это можно признать за аксиому истории: угнетают лишь тот народ, который позволяет себя угнетать.
Наши времена — самые подходящие для Сервантеса. Времена
