Книга Венеция не в Италии - Иван Кальберак

а иногда – словно с цепи сорвался. Мой отец громко разговаривает, громко смеется, громко кричит. А если бьет, то со всего маху. В общем, это сильный человек. И в чем-то даже опасный. Но бывают моменты, когда он не похож на других отцов, и за такие моменты я ему прощаю все. Например, мы едем в машине, останавливаемся на красный свет, и он вдруг начинает барабанить по рулю, словно бьет в тамтам, и петь африканские песни, понятия не имею, откуда он их взял, наверно, услышал по «Антильскому радио», когда среди ночи возвращался от какого-нибудь клиента, – кстати, мой отец не расист, говорю об этом, только чтобы избежать недоразумения, а не хвастовства ради. Он распевает во все горло, так, что оглохнуть можно, но с такой улыбкой, что даже самому унылому на свете типу стало бы весело. А еще он любит танцевать. Стоит мне в воскресенье утром поставить диск с одной из этих дурацких старых песенок, от которых почему-то щемит сердце – правильнее было бы растрогаться от Моцарта или Баха, но надо же, вам хочется плакать от Мишеля Сарду или Алена Сушона, – ну вот, стоит мне поставить такой диск, как он бежит за мамой, тащит ее в гостиную (вернее, тащил, когда у нас еще была гостиная) и предлагает потанцевать. Для виду она сначала отбивается со всякими там «О, Бернар!» или «Мне некогда, надо приготовить поесть», но он с мягкой настойчивостью удерживает ее в объятиях, и она машинально начинает двигаться в такт музыке. Наверно, это как раз то, что нравится женщинам, – мягкая настойчивость.

И вот они медленно танцуют, тесно прижавшись друг к другу, а я, единственный зритель, смущенный, но довольный, наблюдаю за этой минутой нежности. Не знаю, любят ли они друг друга сейчас, были ли влюблены друг в друга раньше, – честное слово, не знаю. Какая-то сила, словно мощный электромагнит, притягивает их друг к другу, я это вижу и думаю, что они никогда не смогут расстаться. Но любовь – например, моя любовь к Полин – это все же что-то другое. По-видимому, любовь между двумя людьми с годами меняется, как вино: бывает, она превращается в уксус, а бывает, становится только крепче. И мои родители, похоже, никак не могут определиться, который из этих двух вариантов им подходит.

Вторник 20 марта

В лицее, в общежитии для девочек, есть гостиная с телевизором. Сегодня показывали теннис, обожаю это смотреть, теннис – мой любимый вид спорта. И тут, вроде как бывает на Рождество (хотя вообще-то я Рождество терпеть не могу), я получил благословение с небес: в гостиную вошла Полин и уселась недалеко от меня. Представляете? А ведь это чистая правда. Жизнь, она такая: может заставить розу расцвести на навозной куче, причем в момент, когда ты меньше всего в это веришь, – это одна из теорий моего папы. Полин появилась так, словно я позвал ее всем своим существом, и она в итоге услышала этот зов. Вдобавок, судя по ее лицу, она была в восторге от зрелища на экране. Никогда не знаешь, как завязать разговор с кем-то, кто тебе нравится, в голове крутится миллиард разных фраз, но ни одна не кажется тебе подходящей; примерно так же я решаю, в каком костюме пойти на вечеринку, где будут девчонки, – всегда затрудняюсь с выбором: правда, костюмов у меня не миллиард, а максимум два. Примеряю один, смотрюсь в зеркало – вида никакого, фигура нескладная, то ли ноги слишком короткие, то ли голова слишком большая, честное слово, такое ощущение, будто видишь свое отражение не в зеркале платяного шкафа у себя дома, а в кривом зеркале из «комнаты смеха» в парке аттракционов… Короче, тоска зеленая.

Разговор с Полин завязался без проблем: ясное дело, речь пошла о теннисе – удар справа, удар слева и все такое. Она сказала, что ей очень нравятся шведские теннисисты. Для меня это стало большим ударом, поскольку внешность у меня совсем не скандинавская, но я остался абсолютно невозмутимым, как шведский теннисист – они ведь никогда не волнуются. Она была такая милая, забавная, и высказывалась очень точно. Есть люди, которые выражаются туманно, употребляют слишком общие термины, неопределенные прилагательные, а вот она (знаю, я необъективен, но тем не менее) говорила ясно и четко, это напоминало звук только что настроенного рояля. Она заметила, что у шведа при каждой подаче во второй попытке мяч недобирает скорости, и еще у него удар слева только одной рукой, а не двумя, как обычно, и из-за этого он практически не может отбивать слева на уровне плеча. Чувствовалось, что она – настоящий специалист. Я слушал как завороженный. А когда она объяснила мне, что противнику шведа, американцу, надо бы отойти подальше от сетки, чтобы можно было сыграть с лёта и обезопасить себя от кроссов шведа, я влюбился. Хотя вообще-то был влюблен в нее еще с тех пор, как она подняла мой шарик для пинг-понга. Скажем так: влюбился заново. И в ту же минуту понял, что буду влюбляться каждый раз, как увижу, а после очередной встречи жить ожиданием следующей. И это теперь станет моей жизнью, и хуже всего, или, наоборот, лучше всего, что такая перспектива мне нравится, абсолютно меня устраивает, наполняет меня радостью.

Мы смотрели матч минимум до окончания первого сета, после которого еще был тай-брейк. Я молился, чтобы швед и американец играли как можно дольше. В конце концов она спросила, в каком я классе, кто мои учителя и так далее. В общем, задавала личные вопросы, нет, правда, я заинтересовал ее. Хотя по ее зрачкам это было незаметно – они совсем не расширились. Не могу не упомянуть этот негативный момент: надо же быть хоть сколько-то честным. Зато улыбалась она как положено, я насчитал целых три улыбки, настоящие, до ушей, в частности, когда я рассказал ей историю про учительницу математики, и оказалось, что у нас с ней одна и та же! Эта математичка, если присмотреться, очень красивая женщина, хотя сначала я не обратил на нее внимания, потому что для меня она слишком старая, ей, должно быть, от сорока до пятидесяти, но у нее какая-то особенная, чуточку холодная красота. Однажды она весь семестр приходила на урок в элегантных брюках из бежевой фланели с расстегнутой молнией спереди – а молния была очень длинная. Так что мы видели ее кружевные трусы, и даже то, что было под трусами, благодаря эффекту