Книга Князь мертвецов-2 - Илона Волынская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Если мне не доверяют, единственное, что я могу предложить, это пригласить сыскаря из петербургского департамента, - мягко сказал Меркулов.
- Нет уж! - как колоколом бухнул губернатор. - Чтоб говорили потом, будто у меня в губернии ни заводы от виталийских набегов защитить не могут, ни промышленников от городских налетчиков, ни даже предателя изобличить! Сам буду смотреть, чтоб никаких поклепов и наветов! А вы, Ждан Геннадьевич, тоже ... не устраивайте тут ... Не в тюрьму же вас тащат! Посидите у себя на квартире, отдохнете, еще и жалование потом получите за все время. Как оправдают вас, конечно!
- Я не буду сидеть! - глухо выдохнул полицмейстер, поднимая взгляд на губернатора. - Если уж для вас, ваше превосходительство, слово дворянина, много лет верой и правдой ... значит меньше наветов всяких ... сомнительных приезжих ... - нового взгляда удостоились и Гунькин, и сам Меркулов. - То я поеду в Петербург! И поглядим еще, кого там выслушают!
- Я вам решительно запрещаю! - рявкнул губернатор.
— Это когда я на службе, мне запретить можно, а как теперь я от службы отстранен, так лицо частное, и никто мне ничего запретить не может! - вовсе закусил удила полицмейстер. Козырнул издевательски. - Честь имею! - и решительно отмахивая рукой - будто бил кого-то - пошагал прочь.
- Уймите вашего приятеля, Иван Яковлевич, - совсем насупился губернатор. - Потому что если вы этого не сделаете, я не стану протестовать, коли Аркадий Валерьянович отправит его дожидаться окончания расследования в тюрьме.
Лаппо-Данилевский молча поклонился - обуревающую его ярость выдавали лишь некрасивые багровые пятна на скулах. Алешка попытался что-то сказать, но под бешенным отцовским взглядом смолк, будто подавился. Только рванул рычаги паро-телеги с такой силой, что его отец схватился за едва не улетевшую шляпу. Паро-телега пыхнула во все стороны. Какая-то баба, получив горячую струю пара прямиком под зад, с визгом подхватив юбку, порскнула в сторону. Паро-телега подпрыгнула на колдобине, и расшвыривая грязь и навоз из-под колес, приняла с места, как норовистый конь.
Глава 2. Так много тайн
- Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! - пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.
- Я учту ваше мнение, господин Пахомов, - не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. - А сейчас прошу всех заняться делом - все интересное здесь уже или закончилось или еще не началось.
- Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! – в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.
Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший, не торопясь направился к сыну.
- Д ... доброе утро, - поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.
- Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми – уже изрядное добро, - откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.
- Э-э ... - Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда ... нет, как раньше, до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда - отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось - ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить - смени предмет разговора.
- Не опасно полицмейстера отпускать? Вдруг он что-нибудь предпримет? – он уставился на пластрон отцовской сорочки, не находя силы поднять глаза выше, к лицу.
- Конечно же, предпримет, - согласился отец. - Меня весьма интересует – что именно.
- У него среди городовых и тюремных надзирателей могут быть доброжелатели. Все же он долго в полицмейстерах. Может их против тебя настроить.
- Обязательно попытается, - покивал отец. - Погляжу, с кого начнет. Все же весьма неудобно подозревать всех.
- Или все же в Петербург поедет, к тем своим покровителям, что еще в силе...
- Тогда это будет интересно не только мне, но и твоему дядюшке, - в очередной раз покивал отец. - Подозреваемого иногда полезно отпустить побегать на свободе - узнаешь больше, чем на допросе. Риск, правда, порой сложно рассчитать. И уж вовсе не следует рисковать, когда речь идет о собственном сыне, - мягкое прикосновением к щеке заставило Митю поднять голову. - Поэтому я просто спрошу и рассчитываю на правдивый ответ. Почему вас ночью не было в доме и где вы были?
«О сыне ... Речь идет о собственном сыне ...» - слова отца гулом отдавались в ушах Мити. Отец не поверил тетушке и по-прежнему не сомневается, что Митя – его сын. Или он ... Что - или?»
- Мне. . . нам не понравилось вчерашнее поведение Людмилы Валерьяновны. - Ингвар, как всегда, прямолинеен, но сейчас обычно раздражающая бестактность германца показалась Мите спасением.
- Обоим не понравилось? - невозмутимо поинтересовался отец.
Ингвар гордо и непреклонно задрал голову, став похожим на идущего в бой гусака. Очень тощего гусака.
- И вы от всей широты и глубины своих оскорбленных юных душ сперва разнесли комнату Мити ...
- Почему разнесли?
- Ну право же, сын, как еще можно назвать ободранные обои под неумело перевешанным зеркалом?
«Мара, нежить когтистая, - подумал Митя. - Да и Ингвар тоже, тот еще мастер.»
Ингвар ответил ему растерянным и одновременно возмущенным взглядом.
- А потом с утра пораньше удрали из дома и отправились ... куда? – продолжил отец.
- Всего лишь опробовать автоматоны - мой и Зиночкин! Ингвар их оба починил – в подарок мне на именины! Ты знал? - с энтузиазмом откликнулся Митя. Губы его растягивала дурацкая счастливая улыбка. Значит, отец не сидел у себя, раздумывая,