Книга Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский

и песка падали около него на траву. Потом что-то звякнуло о его винтовку. Пуговица. Ярко начищенная медная пуговица с выпуклой свастикой. Это было все, что осталось от вражеского снайпера.

Романцов подышал на пуговицу, потер ее о рукав гимнастерки и спрятал в кошелек.

Глава вторая

Далеко до Волги!

Романцов решил читать «Временное наставление по полевой службе войсковых штабов» после обеда, от четырех до шести, два часа без перерыва, не слезая с нар. Он увлекся и читал до тех пор, пока тупая боль в спине не заставила его закрыть книгу.

Бесшумно ступая босыми ногами по земляному полу, он пошел к двери. Было приятно чувствовать во всем теле усталость. Он лениво потягивался.

Вернувшись в землянку, Романцов увидел, что около его матраца стоит старший сержант Подопригора, рослый крепыш, с мягкими и пухлыми бело-розовыми щеками.

Он служил в армии уже пятый год и всех молодых солдат уверял, что до войны учиться в полковой школе на младшего командира было труднее, чем теперь сидеть в окопах на приморском пятачке.

Никто ему не верил.

Держа в руках «Наставление», он укоризненно посмотрел на подошедшего Романцова, размашисто бросил книгу на сшитый из плащ-палатки и набитый травою матрац.

— Чепухой занимаешься, Сережка! Солдат, ежели он свободен, что должен делать? Он должен спать! А такие книги — для офицеров, для комбатов и даже выше.

Романцов миролюбиво улыбнулся:

— Я по собственному желанию.

— А твои желания перечислены в Уставе внутренней службы. — Подопригора выпятил губы. — Они должны быть подчинены воинской дисциплине.

Бойцы уже просыпались, хотя дневальный еще не объявил подъема. Иные шли в лощину к ручью умываться, другие, сочно зевая, подходили к Романцову и Подопри-горе, садились рядом на нары и закуривали.

— В чем корень? — степенно проговорил Подопригора. — Корень в том, что нельзя разбрасываться. В драке бить надо кулаком, а не растопыренными пальцами. Сказано — изучай свою винтовку! Ну и выполняй!

— Как по нотам разыграл! — воскликнул Славин.

— А у тебя, Вася, зачем в кармане комсомольский билет лежит? Чтобы членские взносы аккуратно платить? — громко спросил Романцов. — Если ты комсомолец, то всегда должен жить с плюсом. Приказ приказом, а плюс к нему — твое комсомольское желание сделать кое-что от себя. Дополнительно. От своего сердца. Ты по приказу сделаешь два шага, а я — два плюс два. И я тебя обгоню. А ведь в бою ходят не по команде:«Ать-два!» Ходят по присяге.

— Ты в настоящем бою еще не был, — грубо сказал Подопригора.

Бойцы заулыбались, а кто-то за спиной Романцова хихикнул. Это обидело его. Он больше всего боялся быть смешным.

— Я в атаку не ходил, — тяжело дыша, ответил он. — Моя ли в этом вина? Меня из снайперской школы выпустили в январе нынешнего года. Я три раза подавал по команде рапорт, чтобы добровольно уйти на фронт. Не пустили! Ведь меня восемь месяцев в школе учили.

— Теперь так долго не учат, — наставительно сказал ручной пулеметчик Власов.

— Нет, учат! Мой брат на двухгодичных зенитных курсах в городе Эн, — вмешался в разговор Вайтулевич. — Так и написал: «Я буду в городе Эн два года».

— Врешь! — хрипло сказал Власов. — Написано для агитации! Чтобы я поверил в твои слова, если фашисты на Волге? Тьфу! — Он плюнул и растер ботинком песок. — Глупый, неразумный ты человек! Да всякую живую душу бросают сейчас на Волгу, чтобы отбить фашистов. Россия погибнет, если Гитлер перешагнет через Волгу!

— Хватил!

— Дайте человеку сказать! Тише!

Вернувшись с умывания, бойцы подходили к нарам, закуривали, и вскоре угрюмо молчавший Романцов оказался в кольце жарко дышащих людей. Почти все солдаты были выше его и шире в плечах; Романцов стоял среди них стройный, легкий, как мальчик. Сапоги, выданные ему по приказу полковника, зеркально блестели.

Он еще не понимал, почему с таким волнением, жадно ловя каждое слово, слушали бойцы этот внезапно вспыхнувший спор. Потом он задумался и понял: «Волга!»

— Я ночью проснусь — в груди жжет! Враги на Волге! Так бы все бросил и убежал на Волгу, сказал бы: «Ребята, принимайте до себя! А я ведь бывалый солдат! Жизни не пожалею, если что!»

— Что ж, Архип Иванович, бросить Ленинград пожелал?

— Он не об этом. Мы сидим в траншеях.

— Рано, рано…

Эти слова сказал Станкевич, болезненного вида застенчивый солдат с глазами навыкате. Он сказал тихо, но бойцы услышали его. Романцов с уважением посмотрел на Станкевича.

— У высшего командования есть свои планы, — солидно сказал Подопригора и опять выпятил губы.

Романцов подумал, что Подопригора прав. И все же бойцы неотрывно глядели на вертящего цигарку Власова.

— Я про их планы не знаю, — упрямо сказал Власов, — не мого ума дело! А фашисты на Волге, и нет спасения моей душе!

— Окурки на пол не бросать! — строго крикнул Подопригора. — Ширпокрыл, подыми и выбрось!

Ширпокрыл побагровел от смущения и нагнулся.

«Все же Подопригора хороший сержант», — отметил Романцов. Он сам был тоже сержантом, но отделением не командовал. Он был снайпером командира взвода.

— Смирно! — скомандовал дневальный.

Бойцы вскочили с нар. В землянку вошел ротный — старший лейтенант Шабанов.

— Товарищ старший лейтенант, личный состав взвода готовится к осмотру оружия, — отрапортовал дневальный.

— Не вижу, — сказал ротный. — Власов без пояса, а Ширпокрыл — и того хуже: босой! Накурили, как в пивной, а был мой приказ — в землянке не курить.

Он сел к столу, закинул ногу на ногу и с недовольным видом оглядел бревенчатые стены.

Ширпокрыл на цыпочках подошел к нарам, взял ботинки и выбежал из землянки. Бойцы торопливо приводили себя в порядок.

Один Подопригора чувствовал себя виноватым за всех бойцов и сосредоточенно разглядывал носки своих ботинок.

— Ночью будет работа, — сказал ротный вполголоса и посмотрел на дверь.

Дневальный закрыл дверь. Шабанов улыбнулся. Он был доволен, что солдаты научились понимать его без приказа.

— Видимо, скоро будет небольшой сабантуй!

Бойцы насторожились: в полку сабантуем называли разведку боем.

— Надо будет ночью кое-где снять вражеские мины. Я еще поговорю с Сурковым, мы выделим команду.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? — Романцов решительно вышел из толпы. — Я думаю, что можно мины и не снимать.

Подопригора презрительно усмехнулся, хотя еще не заметил, что ротный недоумевающе взглянул на Романцова. Подопригора был парень самостоятельный.

— Трава уже выгорела. Фашисты сразу увидят, что мы сняли мины, и ночью поставят новые. Разумеется, они усилят на этом участке наблюдение.

— А вы, сержант, по воздуху намерены лететь к немецким позициям?

— Нет, товарищ старший лейтенант, не по воздуху, — плавно продолжал Романцов. — Выгоднее, по моему мнению, осторожно, не разрушая земляного покрова, вывернуть из