Книга Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский

Товарищ пехота

ПОВЕСТИ

ВОЕННАЯ КОСТОЧКА

Глава первая

Выстрел в мину

В августе 1942 года в тридцати двух километрах севернее Ленинграда, на приморском пятачке (так называли в то время удерживаемый нашими войсками участок западного побережья Финского залива от Ораниенбаума до Копорья), рано утром сержант Романцов вышел в снайперскую засаду.

Было еще темно. По мокрой от росы траве он спустился в овраг. На востоке светлело небо.

Романцов взглянул на небо и поежился от предрассветной прохлады. Обрыв был крутой, и Романцову пришлось цепляться за кусты. В левой руке он держал снайперскую винтовку с оптическим прицелом.

Худощавый, ловкий в движениях, Романцов легко выбрался из оврага.

За оврагом росли густо облепленные узенькими пахучими листьями кусты. Он лег на землю. Дальше идти было нельзя: вражеские наблюдатели могли заметить его. Он проворно пополз среди кустов, плотно прижимаясь к захолодалой земле.

Его стрелковая ячейка была устроена в глубокой рытвине. Позади стояло два дерева. Внизу на тонких прямых стволах веток не было: он обрубил их. Ветки начинались высоко вверху. Днем они отбрасывали на землю тяжелую тень.

Романцов постелил на темный от росы песок плащ-палатку. Лежать было удобно. Пелена серого тумана закрывала вражеские позиции. Он ждал, когда взойдет солнце.

Из этой рытвины он весною застрелил двадцать три фашиста. Кора деревьев во многих местах была сорвана вражескими пулями. Но это были шальные пули. Немцы не знали, где схоронился русский снайпер. Они не знали, что Романцов лежит в ста пятидесяти метрах от их траншей.

Лицо Романцова с резко выдающимися скулами и тонкими, плоскими губами было задумчивым. На мгновение он закрыл глаза и прижался щекой к песку.

Тоскливо было у него на душе. Три месяца он не получал писем от невесты. Он давал себе клятву не думать о Нине, забыть, он пытался ругать ее. Напрасно! Он любил ее еще сильнее, чем раньше, с нежностью повторял ее имя; Нина всегда была с ним — бессонной ночью в землянке, на посту в боевом охранении, в снайперской засаде.

Сейчас Романцов почему-то вспомнил, как летним вечером в Васильсурске он шел к Нине.

Тогда ему не захотелось идти по пыльному приволжскому бульвару, и он свернул в овраг. Среди зарослей крапивы и лебеды светлела тропинка, по ней Нина ходила к Волге.

Он перепрыгнул через поваленный плетень и вошел в сад. В темноте с тяжелым стуком падали в траву яблоки. Окно в ее комнате было открыто.

Нина лежала на подоконнике, голова ее была повязана белой косынкой: должно быть, недавно вернулась с купания. Она напряженно всматривалась в темноту. Она ждала его…

— Ну что ж, Нина Павловна, — грубо сказал он, — как вам будет угодно! Мы не виделись уже год, срок достаточный!

Взошло багровое солнце. Тонкий пар тянулся от земли. Влажный воздух был насыщен запахом полыни.

Теперь Романцов видел темно-желтые брустверы вражеских траншей. За траншеями, в перелеске, из трубы землянки поднимался сизый дымок. Плотно вытоптанная дорожка вела от землянки к траншеям. Раньше по ней немцы ходили днем. После того как Романцов убил на этой тропинке нескольких солдат, фашисты начали ходить по глубокой лощине.

Было так тихо, что Романцов слышал, как в ближайшем дзоте кашлял неприятельский часовой. Изредка часовой стрелял из автомата по нашим позициям. Долго гудело эхо в лесу, а потом все снова затихало. Романцов пошевелился — и внезапно с него слетела пилотка: он не успел даже услышать взвизга пули. Резко рванувшись в сторону, он припал к земле. За ним следил вражеский снайпер. Вторая пуля впилась в песок рядом с его рукою. Он быстро сполз в рытвину.

Немецкий снайпер не мог сидеть на дереве: ближайшие клены — за лощиной, а оттуда до Романцова не менее семисот метров. Гитлеровец был где-то очень близко, если заметил лежащего в тени Романцова.

«А если в дзоте? — подумал Романцов, перекусывая какую-то горькую травинку. — Нет, амбразура дзота обращена влево, на развалины сарая, а не на меня».

Быстро вынув карманное зеркало, он привязал его к палочке и поднял. Тотчас же ослепительно брызнули осколки. Он невольно зажмурился. Неприятельский снайпер лежал прямо против Романцова. Где?

Вспоминая Нину, Романцов неотрывно глядел на вражеские траншей. Лишь после долгих месяцев тренировки возникает у солдата такой рефлекс наблюдения, едва ли не инстинктивный… И Романцов знал, что в траншеях немецкого снайпера не было.

Сжавшись в комок, он лежал на песке и бормотал:

— Погоди, погоди… Немцы ночью вырыли из передней траншеи в мою сторону узкий ров — «ус». Землю они, конечно, унесли в мешках, чтобы не было бруствера. Но я и без бруствера заметил бы этот «ус»: ведь здесь не больше ста пятидесяти метров. Значит, «ус» закрыт от меня каким-то высоким предметом…

Он счастливо улыбнулся. Пень! Перед неприятельскими траншеями торчал широкий пень, прочно впившийся в землю узловатыми корнями. Он был похож на огромного краба, растопырившего клешни.

Романцову было приятно, что он разгадал вражескую уловку. Значит, немецкий снайпер по вырытому ночью мелкодонному ровику прополз к пню. Вероятно, он под самым пнем и оборудовал себе огневую позицию. Схватив ком земли, Романцов швырнул его в траву. Сразу же грянул выстрел. Фашист услышал шорох. Он был близко, за пнем!

Лето было жаркое, и Романцов подумал, что бронебойно-зажигательными пулями ему удастся поджечь пень. Густые ветви кустарника укрыли его. Он отполз влево, к заросшему зеленоватым мхом камню.

Он выстрелил пять раз и пять раз услышал глухой удар пули обо что-то твердое, словно о броню. Он выругался и сердито ударил кулаком по земле. Что за чертовщина!

В этот миг короткая резкая боль пронизала его левую ногу. Пуля сорвала каблук сапога и обожгла пятку.

Ему пришлось укрыться за камень. Через минуту с какой-то виноватой улыбкой он сполз в овраг.

— Самое неприятное не то, что фашистская пуля оторвала каблук на твоем сапоге, — медленно сказал ротный парторг Курослепов, — а то, что в засаде ты думал о Нине. Сколько раз я говорил: у снайпера в засаде должна быть одна мысль, одна