Книга Инквизитор. Раубриттер - Борис Конофальский

— Зови сюда Хилли и Вилли, — сказал ему Волков, не отрывая взгляда от рук и грудей Брунхильды, которая так и порхала вокруг него.

Юноши пришли, кланялись Брунхильде, принимая ее за госпожу, робко садились за стол. Брунхильда ставила на стол приборы для них. Они никогда не сидели за столом, на котором стояли стаканы цветного стекла, красивая посуда, а перед хозяином стола так и вовсе стоял кубок из серебра. Девка разлила мужчинам вино. Что-то шкворчало на огне, очень хорошо пахло дорогой едой.

— Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом, — сказал Волков, пробуя вино из кубка.

— Заняться стрельбой? — робко поинтересовался Вильгельм.

— Дурень, — сказал Роха. — Стрельба — это само собой.

— Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник, — произнес кавалер.

— Будем строит бараки? — догадался Игнасио Роха.

— Да, потом закажем дерева и построим людям жилье. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.

Начали обсуждать это, а тут и Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришел отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришел, и Еган, и брат Ипполит. И его, и Сыча — всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, пришел и последний из его людей — приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, все еще не дурна собой, хоть и заметно располнела.

И тут кавалер вдруг заметил, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены, и теперь сидел, держал ее руку в своей руке, и Рене, все улучшавший свой дом и говоривший о стеклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте. Да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот уже готовился завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью и были этой жизнью, кажется, довольны.

Никто не спросил у него, зачем он привел столько людей с собой.

Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро будет у них дело. И не какие-то сыроварни, стекла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить ему теперь не хотелось.

В кавалера и в самого стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно, когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она стояла или сидела рядом, и обида за бросовый лен, что ему жаловал герцог, была уже не так остра. Она смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание пограбить, награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как, не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Все его боевое настроение таяло. Он, конечно, еще спросил у Брюнхвальда:

— Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?

— За вас или для вас — непременно, — коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как его жена прекрасно делает сыр.

— Рене, а как ваши люди? — спросил Волков.

— Очень плохо, — отвечал, чуть подумав, ротмистр, — рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьет им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят еще им купить. В общем, живут в безденежье.

— Обязательно куплю, — обещал Волков. — И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?

— Так, а что же им еще делать, не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.

— Не далее, как два дня тому назад, люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны, — вставил Бертье. — Думаю, что они бы не отказались от пары монет.

— Но разбегаться не думают, — добавил Рене.

— Нет, разбегаться не думают, — согласился его товарищ. — Просто деньги им нужны, а так им тут очень нравится.

Волков замолчал и больше не разговаривал за вечер, пил вино, но был трезв, слушал шутки и почти не смеялся. Он вдруг подумал, что просьба епископа не так уж и важна. Может быть, не так уж и важна! Может, ему лучше остаться тут, в этой убогой земле, в этом бедном доме, с этой красивой женщиной, которая когда-то была блудной девкой. Наплевать на архиепископа, на грабежи и деньги, на желание иметь замок. Авось, мужики и Еган его прокормят.

Он вдруг растерялся. Может, ему и вправду остаться тут жить, жить тихонько. Ведь, что не говори, жить тут можно, и люди все эти, что сидят за его столом, не так и плохи. Роха выглядел приличным человеком, говорил с женщинами вежливо и даже галантно, хотя пил за двоих.

Что ему было делать? Отправить Хилли и Вилли в Ланн вместе со всеми набранными людьми? На эти вопросы кавалер ответов не имел.

Он вышел всех проводить до ворот, все разошлись, в темноте с фонарем стоял только Сыч и Роха.

— Вижу, что ты им ничего еще не говорил, — произнес Игнасио.

— О чем? — спросил у него Волков.

— О деле, что ты задумал.

Роха, хоть и выпил много, а говорил как трезвый.

— О деле? О каком еще деле? — кавалер начинал немного раздражаться. Ему не нравилось, что Роха спрашивает о том, о чем он сам еще не принял решения.

— Для которого ты нас сюда привел, — говорил Скарафаджо, — я ж слышал, как ты спрашивал ротмистров о готовности их людей. Не просто так ты спрашивал.

— Я просто спросил, — сказал Волков.

— Ты никого и ничего не делал просто, — усмехнулся Роха. — Дури вон этих простаков ротмистров, а я-то тебя десять лет уже знаю. Еще с южных компаний.

Все это он говорил еще и при Сыче, который слышал весь их разговор.

— Прикусил бы ты язык, Скарафаджо, — зло сказал кавалер. — Болтаешь, как баба.

— Я нем, как могила. Только хотел бы знать, что мне делать?

— Я тебе все сказал, завтра займись постройкой бараков.

— Как прикажешь, Яро, как прикажешь.

— Господин мой, — в свете дверного проема стояла Брунхильда. — Господин мой, идите уже домой.

— Чего тебе неймется, Яро? Чего ты все ищешь, ведь у тебя все есть для счастья. И холопы, и баба, и деньги. А ты опять что-то затеваешь. Я бы на твоем месте…

— На моем месте?.. Займись бараками, дурак, — зло сказал Волков, повернулся и пошел на свет открытой двери.

Глава 3

Он поздно лег, да еще и долго любил Брунхильду, все никак не мог насладиться ею. А она сама еще вставала из кровати и голой ходила за водой, да все при свечах, как тут остановиться? В общем, встал он, когда пришел Еган, сел у очага и стал говорить с Брунхильдой, которая встала еще с петухами. Встал, когда услышал, как Еган жалуется: