Книга Холодный - Аселина Арсеньева

— Да я, да ты, да она…! — Да что ж у меня язык так развязался? Опять Маню приплел. Все что мог выдавить Михалыч в этот момент, он выдавил, но его сменяющиеся эмоции на лице и жесты говорили гораздо больше. Причем последней эмоцией после промелькнувшего негодования, оказалась мечтательность. Он еле сдержал при этом улыбку, потом сразу стал собранным и дельно надутым.

— Ладно, — сжалился я над первым за мои последние полвека собеседником, — Михалыч, человек ты добрый. Мне помог, а я тебе помогу. Тем более деньги мне ни к чему. Трать и поступай как хочешь, а обо мне забудь.

— Забудешь тебя. — Заворчал Михалыч. — Мне еще пятидесяти нет, а ты меня дедушкой обозвал. В краску как красную девицу ввел, а потом еще и сосватал, а теперь уже и так, без женитьбы, дом даришь. Да на што он мне, без семьи-то? — Уже в сердцах и с сожалением воскликнул Михалыч. Наверно, я опять что-то не то ляпнул, понять бы что?

Сейчас я внимательнее к нему присмотрелся. Голова-то чуть седая и еще по природе: белобрысый он. Глубокие морщины от прищура на солнце, и в общем, ну, наверное, погорячился я с дедушкой… Притом, ведь даже не заметил, как его это задело. Сам-то я похлеще выглядел. Несмотря на подтянутое тело, лицо молодым не назовешь. Вот руки теперь молодые, хоть в карманы прячь!

— Михалыч…

— Что Михалыч? Я, жом, за Маней с молодости наблюдаю. А она все прынца ждала. Все ей не глянулись, нос воротила. Так в старых девах и засиделась. У меня уж надежда зрела. А ты явился и по больному! Но сердиться почему-то не могу на тебя. Давай деньги, коли так настаиваешь. Мож, тогда Маня и глянет в мою сторону. Мы вошли в избу Михалыча.

— Вот. Высыпал я две здоровенные пригоршни золота на стол под ошарашенный взгляд хозяина. Прийди и закажи у нее на приличную сумму, а там свидитесь почаще. Может и сложится у вас.

Михалыч молчал, явно обдумывая мои слова. Это как я попал-то! Даже не думал, что такая как Маня приглянется кому, а уж Михалыч мужик крепкий, видный да умный. Вот и поддел ради смеха мужика. Только и остается руками развести, что он в ней нашел? Так ведь не первый год как — с молодости! Другое дело моя внуча. Наверно, первой красавицей была такая хрупкая и черты явно точеные, правильные были… И что за комок какой-то внутри меня бесится, просит быстрее к ней рваться? А мне еще двадцать минут как-то выждать осталось. Я ж по сути не знаю ее, с чего беспокойство такое? Одно могу сказать, что если бы не она, к людям я бы ни за что не решился выйти. А теперь уж с двоими пообщался, и ничего не произошло. Похоже и друга себе завел. Уж не припомню, когда я улыбался, да столько раз на дню, как с Михалычем! Хороший он мужик.

Хотя понимаю, что выходить снова без надобности не решусь, но так от того что поговорил с человеком, на душе тепло стало, будто у костра согрелся.

— Леша? О чем задумался? О внучке?

— И о ней, и о тебе думал.

— А обо мне-то чего?

— Только хорошее. — Улыбаюсь, получив ответную искреннюю улыбку — Травы все собрал?

— На, держи. — Михалыч всучил мне в ладонь стопку синих купюр и поджал пальцами. Я удивленно уставился на деньги.

— На што ты мне их суешь?

— В город тебе ехать понадобится. Там золотом не расплатишься, а то и вовсе за вора примут. Бери-бери. Сейчас такие в ходу.

— Да есть у меня и такие, немного правда. — Я высыпал из карманов штанов ворох разноцветных бумажек номиналом от рубля до ста тысяч рублей. Видишь!

— Цыц! Слушай знающего человека. — Отрезал Михалыч. — Лекарства они дорогие, не укупишь. Купюр не хватит, что делать будешь? Есть у него… — Ворчаливо хмыкнул Михалыч, с деловым видом знающего человека. Раскусил что ль меня?

— Все. Прячь. Я вон, аж два листа тебе расписал что как принимать. Основное еще на словах скажу, по дороге к Мане.

— Идем? — С плохо скрытым нетерпением спрашиваю я.

— Есть еще время. Садись давай. — Михалыч кинул беглый взгляд на табурет у окна. Я не цирюльник, но ровно сделаю.

— Ровно? Ты о чем?

— Не с такой же бородой тебе в город соваться. Или тебе вера какая не позволяет ее стричь?

— Да крещеный я, как все. — Рассеянно соображая к чему он, отвечаю Михалычу.

— Садись. — Уже с нажимом говорит тот. — За бомжа примут. Сейчас подравняю аккуратней. Ты чего сам не стрижешься? Борода до пупа как у попа, а коса как у девицы. Ножниц что ли нет?

— Не сподручно мне. — Промямлил я уже сев. Ну а что? Михалыч дело говорит, да еще и помогает. Сам-то я, и не пробовал стричь никогда.

— Вот, смотрись. — Передо мной образовалось зеркало. — На человека стал походить, даже пару лет сбросил. И ножницы держи. Эти острые. Не отмахивайся, у меня еще одни такие есть. — Встаю и сую ножницы в карман к бумажным деньгам. Не стал отказываться от такого добра, раз настаивают. В хозяйстве оно все сгодиться, особенно сейчас.

— Спасибо. И правда хорошо у тебя вышло.

— А вот теперь идем, время.

2.1.2

Дошли мы быстро. По дороге все успели обсудить, а когда зашли, Маня дошивала последнюю строчку на сарафане. Она мастерски успела подшить и ушить имеющуюся у нее одежду, и та уже лежала в большом холщовом мешке. Недооценил я бабенку. Дело свое знает. Даже тапочки положила сверху на видное место, на мужскую и женскую ногу, — видимо, чтобы я оценил.

Михалыч тщетно старался привлечь внимание Мани на себя. Правильно, деньгами- то с моей стороны пахло.

— Леша, а годков-то тебе сколько? Выправка-то у тебя солдатская да крепкая, видать от горя какого так безвременно постарел да схуднул? Руки у тебя молодые, а лицо в печали глубокой, будто у старика восьмидесятилетнего. — Я невольно сунул руки в карманы и затравлено посмотрел на Маню, все приметила. — Мне так сорок пять, одинокая, всю жизнь серьезного мужика ждала. Я если что и откормить могу, готовлю вкусно да наваристо. — Она неприлично приблизилась, обдав еще более резким запахом пота, от которого уже и так хотелось выть. Теперь смотрела на меня как-то хищно, может это я зря Михалычу бороду поддался стричь?

И это стало дополнительной причиной побыстрее ретироваться. Я повернулся к Михалычу, пожал ему руку и обнял по-братски. Вслух, так чтобы Маня хорошо расслышала, поблагодарил за отзывчивость, за помощь деньгами и пообещал все до копейки вернуть. Поймал от него понимающий и благодарный взгляд и потухший в отношении меня, — от Мани. Быстрее взял мешок с тапочками, пока та не передумала, и вышел из избы, поблагодарив хозяйку. За мной вышел Михалыч, видимо проводить, но я уже бежал и, почувствовав взгляд в спину, резко притормозил, — люди так не бегают, особенно в почтенном возрасте… Но, похоже, поздно… Обернулся… Было уже далеко и стемнело, но эмоции удивления на лице Михалыча своим зрением я уловил. Ну и ладно! Нельзя медлить. Сорвался с места и как никогда быстро побежал к «внуче».

2.2 И снова к людям

Два дня подряд я давал ей лекарства, вливал настои и менял повязки. Мази оказались неожиданно хороши, и отеки практически спали. Она все еще не приходила в себя, хотя начала говорить в бреду и перестала так неустанно стонать.