Книга Я тебя никому не отдам - Анастасия Франц

Вдох. Выдох. Задерживаю дыхание. И только тогда мой беспокойный орган успокаивается. Подхожу к шкафчику, открываю его, достаю вещи и переодеваюсь. Попутно смотрю на часы, которые показывают, что я опаздываю, чертовски опаздываю на репетицию, поэтому мне лучше поспешить.

Выбегаю из ресторана, ни с кем не попрощавшись. Всё равно потом приду за расчётом, да и оставшиеся вещи нужно будет забрать. Нужно быстрее добраться до дома, взять вещи и бежать в театр.

До дома добираюсь на автобусе. В небольшом рюкзаке, висящем на одном плече, пытаюсь найти ключи, которые куда-то запропастились, словно в воду канули. Когда нужно, ничего в этой сумке не найдёшь. Чёрт ногу сломит!

— Вот. Нашла! — счастливо вскрикиваю, найдя сейчас такой нужный предмет.

Подношу ключи к замку, но вдруг замечаю, что дверь не заперта. Толкаю её. Она, распахиваясь настежь, ударяется о стену, издавая громкий звук.

Странно. Родители должны вернуться только вечером. Почему дверь не заперта?

— Пап! Мам! — кричу, но в ответ гробовая тишина. И это мне совсем не нравится.

Сердце замирает в плохом предчувствии, словно готовится к самому страшному.

Тихо бреду в зал. Может, грабители? Тогда нужно вести себя тихо. Пробираюсь вглубь дома и застываю на миг. А в следующую секунду с криком “Папа!” лечу к отцу.

Подлетаю, падая на колени возле него, лежащего без движения.

— Папа! — кричу, параллельно толкаю, но в ответ тишина и никакого движения. — Папа, что с тобой? Папа!!

Родной сердцу человек лежит без движений возле дивана. Сердце вновь срывается в галоп, из глаз текут обжигающие слёзы.

— Пожалуйста, очнись, папочка, — вновь пытаюсь привести отца в чувство, слегка хлопаю ладошками по щекам, но никакой реакции.

Дрожащими пальцами пытаюсь освободить из кармана телефон. Нужно позвонить и вызвать скорую. Срочно. Провожу ладонью по лицу, смахивая слёзы, мешающие сконцентрироваться на номере, что нужно набрать. Кое-как попадая пальцами в нужные кнопки, набираю номер скорой помощи.

Подставляю телефон к уху. Слышу первые гудки.

— Третья городская больница, слушаю, — слышу женский голос.

— Пожалуйста, приезжайте, — дрожащим голосом, заикаясь, говорю. — Моему папе плохо. Он не двигается, и я не могу привести его в чувство. Пожалуйста! — вскрикиваю, падая лбом на грудь родителя, сжимая левой рукой рубашку-поло синего цвета — его любую. Реву навзрыд, — Пожалуйста, — задыхаясь, умоляю.

— Девушка, успокойтесь, — какое, к чёрту, успокойтесь, моему папе плохо! Хочу наорать, но не могу связать и пары слов, лишь бессвязное “пожалуйста”. — Скажите адрес — вышлем службу спасения.

Кое-как называю со всхлипами адрес. После её слов “Выезжают. Ждите”, рука падает вниз.

— Папочка, родной, пожалуйста, очнись. Не уходи, — чувствую, как от слёз моё лицо начинает опухать, но мне на всё это наплевать. Пускай я сейчас буду плакать, но мой папа встанет, обнимет меня и скажет, как сильно он меня любит.

Не знаю, сколько прошло времени, я словно в прострации. Трясу папу, но он не двигается. Плачу, кричу, вою, умоляя его проснуться.

Слышу какие-то голоса, кто-то оттаскивает меня, но я цепкой хваткой уцепилась в родителя, не желая ни на секунду его отпускать.

— Девушка, отойдите. Вы мешаете, — прикрикивают на меня.

Сильные руки оттаскиваю меня, стискивают в цепких оковах, но я всё равно тянусь к папе, цепляюсь руками, кажется, даже царапая человека, что меня держит.

— Пожалуйста, отпустите, — срываю голос до хрипоты, но всё равно прошу отпустить. Я должна быть рядом.

Мужчина проводит какие-то манипуляции, но не вижу какие — перед глазами всё от слёз плывёт.

— Девушка, мне очень жаль, — слышу голос словно издалека. Человек с фонендоскопом качает головой, а я не могу ничего понять, что он говорит. — Даже если бы мы приехали быстрее, всё равно бы не успели. Остановка сердца, — набатом стучит. — Мне жаль.

Замираю. Остановка сердца. Остановка сердца. Остановка сердца…

Задыхаюсь. Вдруг становится трудно дышать, в груди с невероятной скоростью разрастается громадная чёрная дыра, пугающая своей пустотой, она занимает так много места, что мне трудно вдохнуть. Но я борюсь, набираю полную грудь воздуха, чтобы тут же вытолкнуть его в истошном вопле отчаяния и боли:

— Нет!!! — мой крик бьётся о стены, а тело сотрясается в истерике.

Пытаюсь оттолкнуть человека, что крепко держит.

— Отпустите! Нет! — отталкиваюсь, выскальзывая, ползу к родному человеку, что значил для меня всё.

Падаю на тело отца, и безжалостная реальность обрушивается на меня, я чувствую, что оно начинает остывать. Цепляюсь за рубашку.

— Нет, пожалуйста. Не оставляй меня, папочка. Я тебя не отпущу, — утыкаюсь в грудь лицом. — Я пойду с тобой. Нет. Нет. Пожалуйста, — задыхаюсь.

— Девушка, — вновь трогают мою руку. — Ему уже не поможешь. Девушка, — слышу ласковый баритон.

— Нет! Не трогайте, — отмахиваюсь. — Я не отдам вам его! Нет!! — цепляюсь за родного человека, не желая никому его отдавать. — Вы не заберёте его у меня!

Чувствую лёгкий укол в плечо, но никак не реагирую на это.

Цепляюсь за тело, захлёбываясь слезами, пустота внутри меня заполняется болью, её так много, что мне становится страшно, потому что я ничего больше не чувствую — только всепоглощающую, оглушительную боль. Хочется крикнуть на весь мир, разорвать на части своё тело. Пойти следом за родным человеком. Не отпускать, не отдавать его никому.

— Что здесь происходит? — на задворках подсознания слышу мамин голос, уплывая куда-то вдаль. Руки слабеют, а голос от криков охрип, с моих губ срывается лишь болезненные хрипы. Чувствую, как вновь сильные руки окутывают меня, прижимая к себе.

— Тихо. Тихо, малышка, — слышу голос над ухом, и мои глаза закрываются.



Глава 4

Александра (Аля)

Тишина оглушительная, вязкая, такая, что хочется закрыть ладонями уши и во всё горло кричать до хрипоты, до срыва голоса, чтобы не чувствовать всей той пустоты, боли, что поселилась у меня внутри. Я словно застываю и в это же время сгораю в огне, чувствую, как пылает каждая клетка моего тела, этот огонь достаточно сильный, чтобы не давать мне вдохнуть, но он не может осушить мои слёзы.

Потихоньку луна, что была мне сегодня союзником в моём одиночестве, отдаёт право новому дню, рассвету. Не знаю, какому по счёту — сбилась, считая каждую секунду, минуту одиночества. Вдруг я осознала, что луна, как и я, одинока, потеряна. В вечном плену одиночества.

Но на смену белой красавице пришёл рассвет, показывая все краски природы: от нежно-розового до холодно-красного. Вот только на душе всё тот же мороз и холод, похожий на Антарктику.