Книга Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер

Самым непостижимым оказалось возвращение в консерваторию! Занятия возобновились еще в октябре сорок четвертого, поэтому Виктор застал вполне налаженную жизнь, словно из грязной отвратительной избы открыл дверь в залитый теплом и светом дворцовый зал. Правда, не хватало многих знакомых преподавателей, Дмитрий Федорович умер от голода еще в феврале сорок второго, кто-то погиб на фронте, кто-то не вернулся из эвакуации, но общая атмосфера сохранилась, а на некоторых факультетах даже почти не прерывались занятия. Бывших военных среди студентов оказалось совсем немного, его форма и медаль «За отвагу» вызывали огромное уважение, педагоги не придирались, вокал зачли практически без экзаменов, не говоря о теоретических занятиях. Он старался не пропускать концерты ни на здешней сцене, ни в филармонии, тогда проклятые три года тонули в блеске софитов, нарядные люди улыбались и аплодировали, и капитан артиллерии Приходько улыбался и аплодировал, как и положено благодарному слушателю. Оставшиеся два года учебы Виктор трудился не за страх, а за совесть – параллельно вокалу начал посещать занятия на историко-теоретическом факультете, до ночи не покидал библиотеку, читал статьи и воспоминания известных педагогов. Всё более высокие оценки украшали зачетку, всё легче становилось на душе – господи, еще не поздно, еще ничего не поздно! И никто не удивился, когда выпускнику вокального отделения Виктору Андреевичу Приходько, герою войны и члену КПСС с 1943 года, предложили продолжить обучение в аспирантуре.

К сожалению, в том же году в его жизни появилась Муся.

Капитанская дочка. Муся

В их доме никогда не было зеркала.

Нет, конечно, в кухне над раковиной папа когда-то собственноручно прибил деревянную полочку для мыла и зубных щеток, а над ней – жалкий серый квадратик. Если встать на цыпочки и опереться о край стола, получалось разглядеть собственный лоб и скошенные от напряжения глаза, у Муси – скучные карие, а у Аськи – огромные, небесно-голубые с золотыми крапинками вокруг зрачков. Может быть, из-за этой несправедливости мама и не настаивала на настоящем большом зеркале в комнате, зачем лишний раз подчеркивать ужасную несправедливость? Да, все, буквально все досталось младшей сестре – длинные ноги, аккуратный, даже короче, чем у мамы, курносый носик, круглый, как у куклы, овал лица. А Муся получилась исключительно папиной дочкой – невысокой, узколицей, с выдающимся еврейским носом и такими же выдающимися, абсолютно ей неинтересными способностями к математике. В общем, ерунда на постном масле!

Нет, скорее всего, родители и не подозревали о Мусиных огорчениях, просто папа не хотел поощрять «мещанские привычки» у своих дорогих девочек, ведь слишком заботиться о внешности – значит зависеть от вкуса и мнения мужчин. Не зря его дочери родились и росли в свободной равноправной стране, а не в какой-нибудь Германии, где до последнего времени судьба женщины ограничивалась тремя К: Küche, Kinder, Kirche (кухня, дети, церковь), теперь они получат полноценное образование и равные возможности с мужчинами! И мама, хотя сама вполне благополучно выросла в Германии, соглашалась с папой – потому что в первую очередь нужно развивать в девочках скромность и опрятность, а не глупое кокетство и кривляние перед зеркалом.

В остальном, надо признаться, их с сестрой жизнь была очень хорошей, даже замечательной, – любящие родители, подружки, пионерский отряд, квартира на Петроградской стороне, пусть и на чердаке, но вообще без соседей, с двумя отдельными комнатами, гулкой кухней и даже собственным туалетом с бачком и длинной металлической цепочкой. Не нужно говорить, что и туалет, и кухню мама содержала в блистательной чистоте, сравнимой разве что с операционной, где через много лет Мусе случилось побывать с приступом холецистита. Что говорить о комнатах! Кружевные салфетки, связанные когда-то немецкой бабушкой Марией, красиво оттеняли темное полированное дерево этажерки, и на каждой стояла фарфоровая фигурка – девочка с котенком, мальчик с дудочкой, юный всадник на лошадке, веселый румяный клоун. Фигурки мама трогать не разрешала, только каждый день тщательно протирала влажной белой тряпочкой и грустно вздыхала. Муся знала, что мама в эти минуты думает об оставленной в Германии семье и особенно о старшей сестре Мицци, но говорить на эту тему строго запрещалось. За этажеркой прятался диван, на котором спали родители, а всю остальную комнату занимала папина библиотека и тяжелый письменный стол с ящиками.

Как жаль, что библиотека сгорела в блокаду, и Мусин внук Артем ничего не застал.

В детской комнате стояли две одинаковые нарядные кровати с кружевными накидками на подушках, на Мусиной были вышиты бабочки, а на Асиной – большая красная роза. На маленьком столике сидели куклы в нарядных платьях, сшитых мамой из разноцветных лоскутков. Аська обожала кукол, а Мусю больше влекла складная деревянная шкатулка с кружевами, нитками и скользкими блестящими пуговицами.

В кухне над буфетом висел радиоприемник, в ряд стояли сверкающие кастрюли, на стене, на полочке рядом с раковиной, теснились накрахмаленные до фарфоровой жесткости полотенца, а на квадратном кухонном столе с дверцами и ящиками мирно гудел примус. Со временем папа даже раздобыл настоящую чугунную ванну и с помощью дворника дяди Алексея установил ее в кухне за занавеской, и эта занавеска – единственное, что менялось в Мусиной жизни с течением лет, – сначала плотная белая клеенка, потом бывшая мамина скатерть, расшитая розами, и наконец кокетливая нейлоновая штора в мелких цветочках, купленная в семидесятые годы в Праге недолговременным Мусиным зятем.

Папа приходил домой поздно вечером, только и успевал поцеловать дочек перед сном и погружался в чтение книг или писал сам в толстой тетради, стремительно подчеркивая отдельные слова и заполняя страницу за страницей странными буквами. Муся уже знала, что папа пишет и читает на немецком языке, но рассказывать во дворе или школе так же строго запрещалось, как про мамину сестру.

Много позже, после снятия блокады, возвращения в Ленинград и бесполезных поисков папиной могилы, Муся задумала написать о папе книгу. Почему книгу? Да потому, что в книгах существовала интересная жизнь! Пусть временами страшная или грустная, но упоительная живая жизнь с приключениями, страданиями и любовью. Школьницами до поздней ночи обсуждали с Аськой Анну Каренину, дружно влюблялись во Вронского, жалели милую Кити, вышедшую замуж за скучного, правильного Левина. Потом в их жизнь вошла Тургеневская Ася, Неточка Незванова, навсегда обожаемый Чехов – где ты, Мисюсь, вопрошал герой, и хотелось плакать и жалеть, жалеть всех – Лику Мизинову, Нину Заречную, чайку, умирающего одинокого Антона Павловича.

А при этом настоящая папина жизнь была во сто раз интереснее! Именно его, а не манерного эгоиста Печорина следовало назвать героем нашего времени. Пусть у Муси не получится настоящая серьезная книга, как у великих писателей, но хотя бы домашняя, для себя и Аськи, а также для будущих папиных внуков и правнуков. Она все собиралась и собиралась, а между тем проходили годы, старела мама, они с Аськой взрослели, и только папа оставался таким же молодым и прекрасным, с веселыми морщинками у глаз и теплыми большими руками. Нет, он не должен уйти в прошлое, как уходят старые усталые люди, человек не умирает, пока его любят и помнят.