Книга Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер

Поздним вечером Виктор возвращался в общежитие, долго мылся в неопрятной общей душевой в конце коридора, злился на себя, трогал пальцем опухшую губу. Но через несколько дней опять, нервно дрожа, пробирался в темное, нежилое в ночи административное крыло.

Может быть, Жанна организовала ту встречу? Хотя зачем ей? Или уборщица донесла? Или кто-то из студентов-информаторов? Виктор так никогда и не узнал, но в один из темных осенних вечеров в кабинете парторга его встретила не дама сердца, а вполне заурядный незнакомый мужик, похожий на гардеробщика. И разговор поначалу был заурядный – как дается учеба, удобная ли комната в общежитии – даже непонятно, почему Виктор так старательно и подробно отвечал.

– Вы, конечно, понимаете, Виктор Андреевич (отчество-то он откуда узнал?!), что музицировать и петь оперные арии – прекрасное занятие, но страна, наша любимая советская Родина окружена врагами и стоит на пороге войны.

– Это все понимают, – послушно кивнул Виктор и постарался вздохнуть как можно серьезнее (может, мужик из комитета комсомола? Но зачем? Взносы Виктор платил регулярно, в субботниках участвовал, хотя и терпеть не мог коллективный труд).

– А если я задам такой вопрос: готовы ли вы, Виктор Андреевич, молодой успешный будущий музыкант, совершить ради Родины подвиг? Нет, не геройски сражаться, к этому готов каждый комсомолец и коммунист (ага, точно из комитета комсомола), а тихо и незаметно служить для ее спасения? Как, кстати, у вас с немецким? Говорят, хороший музыкальный слух помогает в освоении иностранных языков.

– Я не понимаю, о чем именно вы говорите? По немецкому у меня еще в школе было отлично, Родину люблю и готов защищать до последней капли крови. Если завтра война – мы готовы в поход!

На самом деле Виктор не слишком верил в близкую войну и совсем не рвался умереть за Родину, как ожидалось от его поколения. В тайных мечтах он видел себя кем-то вроде Лемешева, не зря все знакомые девушки и женщины буквально обмирали от недавно вышедшей «Музыкальной истории». Выйти на сцену под взметнувшиеся аплодисменты, сдержанно склонить голову в поклоне, постоять мгновение, прижав к груди брошенный из зала букет роскошных темных роз… Вот о чем мечтал студент Приходько.

– Прекрасно. Я в вас не сомневался. Тогда со следующей недели вы начнете посещать преподавателя немецкого языка. Требуется освоить хорошее понимание разговорной речи, отсюда недалеко, здание бывшего ремесленного училища. Час занятий с преподавателем немецкого и еще час – с опытным специалистом по постановке голоса. Но все знакомые и сокурсники должны знать только о частных уроках пения. Надеюсь, вы понимаете? Уверен, индивидуальные занятия с опытным преподавателем помогут вам значительно улучшить отметку по вокалу. Да, вы также переедете в другую комнату. Шесть соседей – слишком утомительно, невозможно заниматься, не правда ли? Со следующей недели у вас будет только один сосед. Пока всё, Виктор Андреевич. Успехов в учебе! И не забывайте навещать родителей, вы ведь единственный сын, гордость и надежда, так сказать. Кстати, не нужно их беспокоить лишней информацией.

Он и про родителей все знал! Виктору вдруг стало страшно и захотелось закрыть глаза, чтобы исчезла как кошмарный сон чужая бесцветная рожа.

– Простите, э… я не запомнил вашего имени…

– Борис Иванович.

– Простите, Борис Иванович, а нельзя ли мне пока отказаться? В консерватории очень высокие требования, учимся с утра до вечера плюс домашние задания. Боюсь, просто не хватит времени и на основные занятия, и на дополнительные.

– Отказаться безусловно можно, мой друг. И свободного времени сразу окажется намного больше, поскольку без постановки голоса вас наверняка отчислят в ближайшее же время. Правда, вы сразу будете призваны в армию, поэтому от службы на благо Родины уйти не удастся. Мы дезертиров не прощаем!

Этот тип все меньше походил на гардеробщика, скорее на огромную серую крысу с острыми зубами.

– Почему сразу дезертир?! Я за год ни одного субботника не пропустил. Просто хотел узнать, нельзя ли немного отложить. Но я люблю учиться, поэтому готов приступить хоть завтра.

– Вот и хорошо, Виктор Андреевич, мы не сомневались, что вы разумный и способный человек. По поводу переезда узнаете у коменданта общежития. Адрес занятий я лично передам в начале следующей недели. И еще. Любовь в молодом возрасте прекрасна, но кабинет парторга, согласитесь, не предназначен для частных свиданий. Надеюсь, этот вопрос вы как-то решите сами.

Вот и все, темная коробка поглотила и крышка захлопнулась. Можно ли было выбрать другой вариант? Отказаться – и вылететь из консерватории, отправиться прямиком в армию? Именно! Отправиться в армию и всего через полгода оказаться на той же войне, но среди своих. И никогда, никогда не попасть в Белоруссию, не увидеть раскрывшейся бездны…

Витя никогда, ни разу, даже в самые тяжелые минуты поражения, не задал себе этот вопрос.

В консерваторию Виктор вернулся в начале сорок пятого года, за три месяца до объявления победы, в погонах капитана артиллерии. Почему для него выбрали именно артиллерию, капитан Приходько так никогда и не узнал, возможно, суматоха последних месяцев, частая смена начальства и постоянная передислокация именно артиллеристов решили данный вопрос.

Его сразу восстановили на третьем курсе, а летом того же года перевели на четвертый, хотя к моменту призыва Виктор даже за второй не успел сдать экзамены. В августе бывший офицер Приходько получил ордер на комнату, просторную, обставленную крепкой старинной мебелью комнату в гулкой, с высоченными потолками коммунальной квартире на улице Некрасова. Улицу переименовали давно, и Виктор ничего не имел против известного поэта (хотя стихов его со школы не любил и не читал), но старое название Бассейная (где жил человек рассеянный!) напоминало детство и казалось проще и милее. Кому раньше принадлежала комната и мебель, никто не сказал, да он и не расспрашивал. Город еще болел блокадой, в асфальте зияли дыры, совсем недавно служившие колодцами, на Лиговке страшным скелетом возвышался остов разрушенного дома, и новые соседи Виктора, высохшие старики и старухи, непостижимо и жутко похожие на останки домов, тихо отсиживались по своим углам и даже в уборную старались выходить пореже. Правда, одна женщина средних лет, медсестра из военного госпиталя, тоже худая, но не такая мертвенно-бледная, как старики, иногда приглашала Виктора к чаю. Витя приносил пачку печенья или конфеты-подушечки, молча сидели за круглым столом, грея руки о синие с золотом фарфоровые чашки, нелепо красивые и неуместные на серой клеенке, и он мог только догадываться по фотографиям на стене, что когда-то здесь жили немолодые хорошо одетые люди, красивый мужик с ромбиками в петлицах, две маленькие девочки. Иногда Виктор оставался ночевать, женщина равнодушно раздевалась, прижималась к его груди, гладила шрамы на плечах так же молча, не открывая глаз. Под утро она приносила из общей кухни большую миску с водой и бережно мыла чашки, а потом протирала каждую вышитым полотенцем.

По выходным Витя старался уезжать к родителям. Да, и мама и отец пережили войну, хотя он тысячу раз успел проститься с ними за эти бесконечные три года. Блокада для Колпина началась в последних числах августа, район оказался буквально на линии фронта, но каким-то чудом продолжали работать как завод по ремонту военной техники, так и хлебозавод, школа, баня и даже библиотека. Правда, летом сорок второго местные власти сумели организовать массовую эвакуацию жителей, но его родители остались и продолжали работать вместе с другими ветеранами. Они даже не слишком голодали, потому что при заводе работала столовая. К тому же почти каждый месяц им приносили посылку с крупами и консервами в казенной серой упаковке и без обратного адреса. Что ж, начальство Виктора честно соблюдало правила игры. До самой своей смерти ни мама, ни отец не спросили, как и откуда сын посылал продукты. Слава богу, ни разу не спросили.