Книга Я все еще здесь - Клели Авит

23

Эльза

Он сказал «до завтра».

С тех пор прошла неделя.

Я несчетное число раз прокручивала в голове подробности нашей последней встречи, думая, что ошиблась. Но нет, я была абсолютно уверена, что он сказал «до завтра». Вначале я не очень беспокоилась. Возможно, у него какие-то дела. Конечно, у него наверняка есть другие дела. Эта мысль, впрочем, не помешала слегка приревновать его к этим делам.

В один из дней у меня мелькнул проблеск надежды, когда скрипнула дверь моей палаты. Но это был всего лишь врач. Кто именно, я не поняла, но чутье подсказывало, что это мой интерн. По-моему, он перелистал историю болезни и что-то в нее вписал. Постоял перед мониторами, словно изучая показатели, и удалился, не сказав ни слова. С другой стороны, с кем ему тут разговаривать?

Мой опыт обогатился новыми эмоциями. Я испытала разочарование и мимолетную тревогу. Потом меня охватил страх.

Это было неизбежно, хоть я и надеялась, что поддамся страху в последнюю очередь. Особенно такому страху.

Когда я, обутая в ботинки с «кошками», ступала на ледник и видела перед собой снежный мост или трещину, мне всегда было немножко страшно. Но это, как я объясняла Стиву, был страх пополам с адреналином, и мы умели держать его в узде. Мы знали, что почти все зависит от нас, от нашего умения преодолевать препятствия, от нашей осторожности, быстроты реакции, ловкости и смекалки. Конечно, всегда присутствует и доля случайности – тому, кто не готов рисковать на каждом шагу, нечего делать в горах.

Но сегодняшний страх пожирал меня изнутри. Я была перед ним бессильна и не могла заглушить его другим чувством. Я только ждала, и это ожидание длилось бесконечно.

Сначала я боялась, что Тибо вообще больше не придет. Это означало, что мои упражнения утратят смысл и не помогут мне очнуться. Потом я испугалась, что с ним что-то случилось. Постепенно мне стало ясно, что мой организм восстановит свои функции только на фоне этой жуткой химии.

К счастью, страх дал толчок, хоть и слабый, пробуждению всего остального. Ко мне явно возвращалось чувство осязания. Кроме того, когда санитарка капнула мне на шею чуточку эссенции, мне показалось, что я учуяла слабый аромат жасмина. Правда, я не знала, что это было – реальное ощущение или плод моей фантазии, но предпочла думать, что первое. Если уж мне суждено умереть, лучше унести с собой побольше всякой информации, пусть даже она сводится к аромату жасмина. Или его иллюзии.

Сама себе я напоминала мешок, набитый всякой всячиной, от самых простых вещей до самых неожиданных, и невозможно разобраться, где кончается одно и начинается другое. Мне становилось все труднее сортировать захлестнувшие меня потоки информации. А они все прибывали и прибывали. Такое впечатление, будто мой мозг достиг точки насыщения. Как будто раньше его активные зоны умещались на крошечном пространстве – пара-тройка квадратных нанометров, – и события трех последних недель заполнили их целиком. Между тем лавина внешних раздражителей не ослабевала. Я всерьез опасалась, что в конце концов у меня в мозгу образуется настоящий кавардак. Поэтому я каждый день внушала себе, что Тибо попрощался со мной «до завтра» не неделю, а всего несколько дней назад, но радиоприемник санитарки каждую ночь сообщал мне точную дату.

Еще одна странность: в среду ко мне не пришла сестра. Может, у нее экзамены? Или ее слишком расстроил последний визит сюда? Я не обольщалась на ее счет: вряд ли она успела поладить со Стивом. Тот точно не принадлежал к свите ее воздыхателей. Я только надеялась, что у них что-то получится. Стив заслуживал настоящей, красивой любви, да и сестре она не помешала бы.

А уж как такая любовь не помешала бы мне!

Думать о любви в моем состоянии? Это было нелепо, но в то же время – так мне казалось – очень важно. Я понимала, что должна проявить волю к жизни – чтобы двигаться, вернуться к альпинизму, увидеть родных и друзей. Я бы заново открыла для себя мир, опять научилась улыбаться и смеяться – еще и еще. Я знала, как все это для меня важно. Крайне важно. Но я также знала, что только любовь способна окрасить все это в радужные цвета.

Я мысленно улыбнулась. Сколько интересного я могла бы рассказать сестре о своих цветных ассоциациях! Это ей очень пригодилось бы, раз уж она избрала своей профессией живопись. Нет, я ни в коем случае не желала ей оказаться на моем месте, но мне хотелось поделиться с ней своими ощущениями. Неизвестно, сумеет ли она с помощью кистей и красок перенести их в реальный мир, но хорошо бы попробовать.

Господи, о чем это я? Хватит, надо перестать размышлять. Вернее, перестать размышлять о стольких вещах сразу. О стольких людях сразу. А то я начинаю путаться. Вчера я нашла решение, то есть… я думаю, что это было вчера. На самом деле идея осенила меня уже некоторое время назад, но я не сразу сообразила, что такое простое упражнение способно отвлечь меня от всего остального. Только когда я занялась им всерьез, мне стало ясно, как оно охлаждает мои кипящие мозги. Значит, буду продолжать.

Я хочу повернуть голову и открыть глаза. Я хочу повернуть голову и открыть глаза.

Эту упорную мысль то и дело сбивала другая, непрошеная: «Я хочу любить», но я старательно ее отгоняла, боясь, что меня занесет неведомо куда.

Я хочу повернуть голову и открыть глаза.

Пусть всего на полсекунды, перед тем, как мой разум окончательно угаснет, я хочу повернуть голову и открыть глаза.

24

Тибо

Кто-то громыхнул дверью на площадке моего этажа, я вздрогнул и проснулся. С трудом разлепив веки, я ждал, пока глаза привыкнут к темноте. На маленьких электронных часах в углу комнаты светились цифры 2:44. Я слышал чмокающий гул холодильника на кухне, шуршание проезжавших за окном машин. Мигали красным огоньки включенных гаджетов. Ночной мрак в квартире слегка разгонял оранжевый свет уличных фонарей.

Если бы у меня так зверски не сводило желудок, можно было бы подумать, что ничего особенного не произошло, а я просто заснул на диване с книжкой в руках. Но никаких книг ни на полу, ни на журнальном столике не наблюдалось. Только пустая бутылка из-под грушевого сока. А я уже два дня не раздевался и не принимал душ. Или три?

Я отпихнул ногами старый плед и сел. Голова кружилась. По-моему, я уже сутки ничего не ел. И вообще, как давно я валяюсь на этом диване?

Лучше не вспоминать.

Желудок скрутило еще сильнее. Я не мог понять, от голода или отчего-то еще. В любом случае надо бы что-нибудь съесть. Я кое-как поднялся и побрел на кухню. В холодильнике хватало припасов, но все, на что я натыкался, либо выглядело совсем уж неаппетитно, либо было просрочено. Наконец я решил, что съем рубленый бифштекс с макаронами. Типичный студенческий обед, но почти в три часа ночи это было единственное, что меня соблазнило.

Я поставил кипятиться воду, открыл пакет с макаронами. Сковорода накалилась, и я бросил на нее мясо. Достал тарелку, приборы и дуршлаг – все это в каком-то полузабытьи – и рухнул на стул. Свет я так и не включил, довольствуясь проникавшим на кухню слабым мерцанием уличных фонарей. Я никогда не ел в темноте, но понял, что не испытываю желания с этим экспериментировать. Качнувшись на стуле, я потянулся к вытяжке. Длины рук мне хватило, чтобы щелкнуть выключателем подсветки. Маленькая желтая лампочка загорелась у меня за спиной, но ее света оказалось достаточно, чтобы различать окружающие предметы. Сойдет.