Книга Николай II - Анри Труайя

По получении известий с черноморских берегов Николай записывает в своем дневнике следующее: «15-го июня. Среда. Жаркий тихий день. Аликс и я долго принимали на ферме и на целый час опоздали к завтраку. Дядя Алексей ожидал его с детьми в саду. Сделал большую прогулку в байдарке. Тетя Ольга приехала к чаю. Купался в море. После обеда покатались». И только затем переходит к самому главному: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца „Потемкин Таврический“ взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе. Просто не верится!» И несколько дней спустя: «20 июня. Понедельник… На „Пруте“ были тоже беспорядки, прекращенные по приходе транспорта в Севастополь. Лишь бы удалось удержать в повиновении остальные команды эскадры! Зато надо будет крепко наказать начальников и жестоко мятежников. После завтрака гулял и выкупался в море перед чаем. Вечером принял Абазу.[118] Вечером покатались. Было жарко».

Увертки правительства все более раздражали общественное мнение. Съезд земских и городских деятелей, собравшийся в Москве 24 мая, решил поднести адрес государю и отправить к нему депутацию. После долгих колебаний Николай согласился ее принять. В документе, представленном государю, подчеркивается, что в России установилось состояние «гражданской войны», и высказывается сожаление, что обещание созыва народных представителей не было выполнено. От имени делегации говорил кн. С.Н. Трубецкой. «Мы знаем, государь, – заявил он, – что вам тяжелее всех нас… Крамола сама по себе не опасна… Русский народ не утратил веру в царя и несокрушимую мощь России… Но народ смущен военными неудачами; народ ищет изменников решительно во всех: и в генералах, и в советчиках ваших, и в нас, и в господах вообще…» Затем Трубецкой заговорил о созыве народных представителей. Нужно, сказал он, «чтобы все ваши подданные, равно и без различия, чувствовали себя гражданами русскими… Как русский царь не царь дворян, не царь крестьян или купцов, не царь сословий, а царь всея Руси – так выборные люди от всего населения должны служить не сословиям, а общегосударственным интересам».[119] Николай ответил заранее заготовленною речью, составленною в примирительных выражениях. «Отбросьте сомнения, – заявил он, – моя воля – воля царская – созывать выборных от народа – непреклонна. Привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно. Я каждый день слежу и стою за этим делом… Я твердо верю, что Россия выйдет обновленной из постигшего ее испытания. Пусть установится, как было встарь, единение между царем и всей Русью, между мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, что вы будете содействовать мне в этой работе».[120]

По словам кн. Сергея Трубецкого, в этот день у царя был взволнованный вид студента, держащего экзамен. Но так ли он в действительности был взволнован, каким показался своим собеседникам? При всем том, что с виду он вроде бы разделял их взгляды, он думал только о том, как бы обвести их вокруг пальца. 21 июня он помечает в дневнике: «Принял на ферме сенатора Нарышкина, графа Бобринского, Киреева, Павла Шереметьева, других и несколько крестьян с заявлением от Союза русских людей (т. е. черносотенного Союза русского народа. – Прим. пер.) в противовес земским и городским деятелям». Больше даже он надеется на то, что реакция «здоровых элементов» нации даст ему основание отвергнуть претензии новаторов. 19 июля в Петергофе началось совещание правительственных сановников, обсуждавшее проект создания постоянного законосовещательного учреждения. «В 2 часа в Купеческом зале Б(ольшого) дворца был отслужен молебен, и затем в совещании под моим председательством началось рассмотрение проекта учреждения Государственной думы»,[121] – заносит в своей дневник царь. Выборы не планировались ни всеобщими, ни равными, ни прямыми: группы населения выбирали выборщиков, которые, в свою очередь, сходились для выбора депутатов. Ставка делалась на крестьянство, считавшееся самым лояльным империи сословием. Крестьянству отводилось 43 процента, землевладельцам – 34, а городской буржуазии – 23 процента представительства. Таким образом, Высочайший манифест от 6 августа 1905 года, известивший страну о создании «совещательной Думы», совершенно игнорировал рабочие массы, отдавая предпочтение сельским представителям. Более того, он запрещал под страхом преследования публичное обсуждение политических проблем.

Эти робкие настроения не удовлетворили никого. Отнимая у либералов всякую надежду на соглашение с правительством, они определенно подталкивали их к бунту. Газеты развязали языки, подрывные листовки потоком хлынули на улицы, митинги собирали все более многочисленные толпы в самых разнообразных местах, земцы заседали без передышки.

Вдалеке от этого кипучего котла Витте прикладывал усилия к тому, чтобы спасти престиж России. Безупречною ловкостью и упорством он сумел завоевать симпатии президента Теодора Рузвельта, первоначально клонившегося на сторону Японии; ему также удались обольщение американских журналистов и контакты с крупными нью-йоркскими банкирами. В ходе трудных переговоров в Портсмуте удалось добиться отказа японцев от самых тяжелых для России условий заключения мира. Так, более не ставился вопрос о выплате Россией контрибуции; взамен этого согласно договору от 23 августа (5 сентября) 1905 года Россия признает японский протекторат над Кореей, уступает Японии южную часть Сахалина, уходит из Порт-Артура, Дальнего и вообще с Ляодунского полуострова. В общем, Витте удалось выговорить условия, наносящие не слишком большой ущерб целостности и достоинству страны. Тем не менее в Санкт-Петербурге Портсмутский мир вызвал всеобщее недовольство – сторонники войны считали, что Россия подписала его слишком рано и смогла бы со временем взять реванш, одержав верх над противником. Пацифисты, напротив, находили, что он подписан слишком поздно – когда за империалистический одиозный идеал были положены многие тысячи человеческих жизней. В душе Николая чувство облегчения смешивалось с чувством стыда. Он быстро почувствовал себя одураченным. Сама супруга поддерживала его в этой горестной мысли. Царь создает при дворе «партию реванша», объединенную вокруг Вел. кн. Николая Николаевича. Начиная с 17 августа государь записывает в свой дневник: «Ночью пришла телеграмма от Витте с известием, что переговоры о мире приведены к окончанию. Весь день ходил как в дурмане после этого». И далее: «Поехали в Красное Село на егерский праздник, который прошел прекрасно». 18 августа: «Сегодня только начал осваиваться с мыслью, что мир будет заключен и что это, вероятно, хорошо, потому что так должно быть. Получил несколько поздравительных телеграмм по этому поводу». И наконец 25 августа: «В 2 ½ во дворце начался выход к молебну по случаю заключения мира; должен сознаться, что радостного настроения не чувствовалось». Со своей стороны 22 августа Вел. кв. Константин Константинович заносит в свою тетрадку следующие размышления – по его мнению, император, отправляя Витте в Америку, был абсолютно убежден, что российские условия будут сочтены неприемлемыми, и вообще не признавал возможным заключение мира – ведь, если удается усилить мощь страны, шанс на успех мог бы к нам еще вернуться… Теперь же и сам он, и его жена находятся в состоянии растерянности.