Книга Екатерина Медичи. Итальянская волчица на французском троне - Леони Фрида

Кроме облегчения, испытанного, когда ее кузены избежали потенциальной опасности, Екатерина имела и другие основания почувствовать себя лучше. Генрих с некоторых пор стал выказывать королеве несомненные нежность и привязанность. Эти изменения в поведении монарха не остались незамеченными при дворе. Один очевидец пишет: «Король навещает королеву и служит ей с такой заботой и вниманием, что любо-дорого посмотреть». Растущая благосклонность Генриха к жене объяснялась несколькими причинами: во-первых, она подарила ему уже шестерых детей, во-вторых, отличалась нетребовательностью и преданностью. Позицию Дианы, уже разменявшей шестой десяток, можно описать примерно так: она и смолоду-то, вероятно, не особенно интересовалась сексом, а теперь и вовсе устала от пылких притязаний атлета-короля. Что же может быть лучше, нежели отослать его в супружескую постель — пусть он резвится там, куда нет доступа другим хищницам! Кроме того, в обострившейся международной обстановке король начал ценить политическую прозорливость Екатерины. Когда Генрих вновь отправился на войну с императором, она во второй раз получила полномочия регентства.

15 января 1552 года Генрих подписал Шамборский мирный договор, поддерживавший германских лютеранских князей, восставших против политического и религиозного ига Карла. Франция горячо пообещала им помощь, и в феврале 1552 года Генрих объявил императору войну, сообщив, что сам поведет войска в качестве «защитника германских свобод». В свою очередь, ему отдали административную власть как «наместнику императора» над Тулом, Мецем, Верденом (так называемые три епископства) и Камбрэ. Эти стратегически важные города с франкоязычным населением на северо-восточной границе Франции были ценным завоеванием, и французы восприняли этот проект с большим одобрением.

Узнав, что вновь станет регентшей, Екатерина пришла в восторг от доверия, какое оказал ей муж. Радость ее, однако, сменилась разочарованием, когда выяснилось, что придется делиться властью с одним из приспешников Дианы, Жаном Бертраном, хранителем печатей, который, как и королева, имел полномочия главы правящего совета. Прочтя документ, объявляющий о создании совета, Екатерина заметила: «В некоторых областях меня наделили огромной властью, в других же — совершенно мизерной. Если это положение вписывается в те рамки, которые угодны королю, мне лучше поостеречься пользоваться властью в полной мере». Когда же ее политический протест не вызвал отклика, Екатерина — главной обязанностью которой было, в случае необходимости, исполнять функции интенданта и собирать войска, если стране угрожала опасность — обратилась к Монморанси. Ничуть не тронутый ее возмущением, коннетабль сухо изрек: «Вам не следует тратить деньги без того, чтобы поставить его [Генриха] в известность и добиться его согласия на это». Расстроенная, Екатерина настояла на том, чтобы краткое описание ее полномочий не публиковали, ибо оно лишь «преуменьшит авторитет и достоинство, которые должно придавать мне в глазах людей мое при нем положение». Екатерина неуклонно держала свою линию, и тогда Генрих велел изменить документ.

Месяц спустя после отбытия Генриха в германскую экспедицию Екатерина слегла с тяжелой скарлатиной. Диана трогательно ухаживала за ней в Жуанвилле (в Шампани), и, едва поправившись, Екатерина тут же взялась за дела с таким жаром, что едва не довела совет до помешательства. Она гордо писала коннетаблю в одном из многочисленных писем: «Если всякий выполнит свои обязанности и обещания, я стану просто непревзойденным мастером, ибо все дни напролет только и делаю, что получаю эти обещания. Большую часть времени я провожу с… членами совета, обсуждая этот вопрос; пусть порой и трудно в такой спешке избежать некоторого замешательства и беспорядка, но я надеюсь… вы будете удовлетворены. По крайней мере, можете рассчитывать, что я добьюсь требуемого».

Дав наконец волю своим талантам, Екатерина изо всех сил старалась угодить Генриху, особенно, теперь, когда он, в конце концов, чего-то от нее захотел. Более чем бдительная, она узнала о неких проповедниках, смущающих народ в Париже. Немедленно написав коменданту города, она предупреждала его об опасности и рекомендовала незаметно устранить проповедников и заменить благонадежными для короля людьми. Она писала: «Эти проповедники ничего не находят лучше, кроме как подстрекать людей к мятежу… их высокомерие столь велико перед лицом доброты, благоразумия и набожности государя, что под маской истовости и преданности они могут поднять народ на восстание». Кардинал Лотарингский предупреждал, что проблема пока незначительна и арест проповедников лишь подогреет недовольство, но Екатерине еще не хватало опыта, чтобы правильно оценивать критику в адрес режима.

Трудясь не покладая рук от имени Генриха, Екатерина обнаружила, что власть пришлась ей по вкусу, не говоря уже об огромных ресурсах, которыми она могла теперь располагать, упражняясь в науке правления. В конце июня Генрих с войском вернулся домой, успешно заняв новые территории почти без потерь в живой силе. С этого момента и почти до конца правления Генриха II король, королева и Франция лишь изредка получали передышку от последствий конфликта между Валуа и Габсбургами. Полем сражения в этих почти непрерывных стычках стали Италия и северо-восточная граница между Францией и Священной Римской империей.

В ноябре 1552 года император, не желавший, чтобы Генрих удерживал важные территории на северо-востоке, собрал огромную армию и осадил Мец. За сим проследовали шесть недель жестокого обстрела города, защитой которого руководил Франсуа де Гиз. Имея всего лишь шесть тысяч человек и горстку орудий, Гиз, при помощи Пьеро Строцци и Жана де Сен-Реми (высококлассного офицера артиллерии и специалиста по фортификации), сумел значительно улучшить оборону города. Руководство Гиза вдохновляло людей, ибо он трудился бок о бок со всеми на возведении защитных сооружений. Он сумел убедить людей даже взрывать свои дома и церкви, чтобы расчищать место для этого строительства. Вьевиль писал о Гизе: «Он, казалось, не тратил ни единого часа впустую». И усилия его были вознаграждены: город продержался до сильных зимних морозов, которые пагубно сказались на войсках императора, лагерь которого располагался на голой равнине. Осаждающие умирали во множестве каждый день; дизентерия, тиф, холод и голод стали союзниками Франции под стенами Меца. Когда Карл снял осаду в январе 1553 года, Гиз проявил редкостный для того времени гуманизм и, выйдя из города, велел организовать помощь больным и умирающим солдатам неприятеля. Слава спасителя Меца, преодолевшего невероятные трудности, уже сделала его настоящим героем, а милость к поверженному врагу еще прибавила блеска этой славе.

В то время как проблема с Мецем была решена, создалась благоприятная ситуация для итальянских интересов Франции: тосканский город-государство Сиена восстал против Империи. В июле 1553 года сиенцы, с боевым кличем «Франция! Франция!», поднялись против испанского гарнизона, квартировавшегося там на протяжении двенадцати долгих лет. Восставшие попросились под покровительство Генриха, которого вовсе не требовалось упрашивать. Сиена обеспечивала отличный плацдарм, откуда можно было нападать как на Флоренцию — где можно было рассчитывать на поддержку местных жителей, так и на Папскую область. Екатерина преисполнилась радости; возникали реальные предпосылки для изгнания Козимо и «освобождения» Флоренции. Не тратя времени даром, Генрих отправил в Сиену кардинала д'Эсте в качестве своего представителя вместе с отрядом «телохранителей» в пять тысяч человек — фактически небольшой армией.