Книга Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Кое-кто из послов высказывался откровеннее других, но все так или иначе сходились на одном. Франческо Капелло осторожно сообщил: «Весь Рим гудит о том, что происходит между ними [Борджиа], поскольку дворец переполняют такая ненависть, прошлая и настоящая, такая зависть и ревность в связи с государственными и другими вопросами, что подобные скандальные происшествия должны происходить часто». Санудо: «Неизвестно, кто совершил убийство, но, говорят, оно совершено тем же, кто убил герцога Гандийского». Неаполитанский очевидец Нотаи Джиакомо сообщает 15 июля о новостях и добавляет, что «Валентинуа сделал это из зависти». Катанеи говорит весьма завуалированно, но, тем не менее, совершенно определенно: «Автор [преступления], вне всякого сомнения, человек, обладающий большей властью, чем он [Альфонсо], хотя он [Альфонсо] – герцог, племянник ныне здравствующего короля, сын умершего короля и зять папы». Намек очевиден.

Тем временем Альфонсо де Бисельи переносят в башню Борджиа и укладывают в комнате, украшенной фресками Пинтуриккьо. Папа, «перенесший огромные страдания в связи с ранением дона Альфонсо», торопится пригласить посла неаполитанского короля, чтобы тот присутствовал при осмотре ран. Лукреция, бледная, но решительная, вместе с Санчей безотлучно находится у постели мужа. Женщины спят на импровизированных кроватях в нескольких футах от раненого Альфонсо. Все заботы о нем они взяли на себя, собственноручно готовят для него еду, чтобы «она не оказалась отравленной». Охрана апартаментов состояла из шестнадцати папских гвардейцев и надежных слуг Бисельи, в том числе и маленького горбуна, которого очень любил Альфонсо. Вскоре к Лукреции и Санче присоединились два известных неаполитанских врача, присланных королем Фредерико, – мессир Галеано да Анна, хирург, и мессир Клементе Гектула, терапевт. В это же время, если не раньше, там появился Джованни Мария Гасулло, брат мадонны Тусиа и дядя герцога. Так уж было суждено, что он прибыл в Рим к трагической развязке.

В течение этого лета жизнь в Ватикане можно охарактеризовать как сплошной кошмар. И хотя докторам удалось довольно скоро поставить Альфонсо на ноги, ни у кого не оставалось иллюзий относительно участи молодого герцога. «Сами по себе раны были не смертельны, если бы к ним не добавилось еще кое-что», – замечает Кальмета. Чезаре навещает шурина и, склонившись к нему, шепчет: «То, что не удалось за обедом, будет сделано за ужином». Даже если он и не говорил именно этих слов, то они могли быть ему приписаны, особенно после того, когда папа отказался от Альфонсо. В разговоре с Александром VI венецианский посол упоминает об этих словах. Папа подробно объясняет, почему он уверен в невиновности Чезаре, но после того, как посол загоняет его в угол с помощью неопровержимых доказательств, Александр резко меняет позицию и заявляет, что, если Чезаре нанес удар, значит, Альфонсо этого заслужил. Неизвестно, что крылось за этими словами. Один, вдали от дома, Альфонсо вряд ли мог рассчитывать на снисхождение, тем более что ежедневно убеждался в проводимой политике, направленной на уничтожение арагонской династии. Короче, папа дал однозначно понять, что верит объяснениям Чезаре. Дело Альфонсо начинает его утомлять, и это не та проблема, чтобы отнимать у него столько времени. Лукреция, находясь в башне Борджиа, похоже, испытывала дурные предчувствия. Она договорилась с королем Фредерико об отправке Альфонсо в Неаполь, как только он будет в состоянии совершить такое путешествие, и, вероятно, решала, то ли сопровождать мужа, то ли позже присоединиться к нему в Неаполе. Состояние Альфонсо значительно улучшилось, и он мог уже передвигаться по комнате и подходить к окнам, из которых открывался вид на ватиканские сады. Возможно, стоя у окна, он планировал будущую жизнь в Неаполе и в своем поместье в Апулии, а может, вспоминал Бисельи. Жизненные силы герцога и любовь Лукреции, бывшей его единственной защитой, способствовали быстрому выздоровлению. Но вряд ли стоит его винить в том, что одновременно с возвращением сил в нем росла ненависть к своему гонителю. Существует история, возможно выдуманная Чезаре, что однажды, когда Альфонсо увидел шурина, идущего по саду, то прицелился в него из арбалета. Ненависть маленькой группы Арагонов должна была найти выход хотя бы в словах, если не в делах. Какую позицию заняли Лукреция и Санча, когда выяснили, что должны признать виновным человека, который одной из них приходился братом, а другой – любовником? Но мы можем легко отбросить проблему женской психологии, поскольку не из-за нее они совершили ошибку. Их ошибка состояла в том, что они оставили Альфонсо одного 18 августа 1500 года.

Флорентийский посол сообщил, что в этот день «жены и сестры [Альфонсо] не было в комнате, поскольку они, увидев, что ему стало намного лучше, пошли навестить кое-кого из женщин». Венецианский посол пишет совершенно иное. Согласно его свидетельству, Валентинуа вошел в комнату Альфонсо и заставил женщин уйти, поскольку хотел остаться наедине с шурином. Из двух представленных свидетельств последнее кажется более вероятным; трудно предположить, что Лукреция и Санча были готовы оставить Альфонсо одного ради какого-то непонятного визита. Но и венецианская версия не слишком убедительна, поскольку Чезаре не являлся главным действующим лицом в этой драме; он использовал в своих целях дона Микелетто Кореллу. Кроме того, если Чезаре хотел использовать силу для решения этого вопроса, почему же он дожидался выздоровления Чезаре? Ведь было бы куда проще избавиться от герцога в первые же дни после неудачного нападения. Чезаре мог выжидать все это время, поскольку настраивал отца против Альфонсо и династии Арагонов, объясняя это политическими причинами, и тем самым добиться того, чтобы папа с безразличием отнесся к тому, что должно было произойти. Кроме того, следовало восстановить доверие Лукреции, чтобы несколько ослабить ее бдительность. Однако есть нечто общее между версиями флорентийца и венецианца, подтвержденное впоследствии хорошо информированным, педантичным человеком.

Речь идет об известном слепом проповеднике и гуманисте из Флоренции Рафаэло Брандолини, который, как мы уже знаем, был наставником Альфонсо де Бисельи. Теперь Брандолини не только пользовался доверием и авторитетом у молодого герцога, но и поддерживал связи с арагонской партией и был в курсе всех дел. Его версия случившегося, изложенная в письме, отправленном из Рима во Флоренцию, совпадает в целом с первыми двумя и, кроме того, дополняет и объясняет их.

В полдень 18 августа герцог де Бисельи находился в комнате с маленьким горбуном и несколькими слугами, когда туда по приказу Чезаре ворвались несколько вооруженных мужчин во главе с Микелетто Кореллой, чтобы арестовать всех присутствующих. Они должны были, согласно обвинению, ответить за готовящийся вместе с Колонна заговор против Борджиа. Все сторонники герцога были схвачены и брошены в темницу, включая терапевта, мессира Клементе, и хирурга, мессира Галеано. Операция была проведена настолько неожиданно и такими недозволенными методами, что, когда Лукреция и Санча бросились к месту действия, было уже поздно. Придя в себя, они потребовали объяснения случившего; «muliebriter objurgant», говорит Брандолини, и его восхитительная латынь дает прекрасное представление об их возмущении. Их поразил ответ дона Микелетто, который прямо заявил, что не вдавался в детали, а просто сделал то, что ему приказали. Его неуверенный, извиняющийся тон вселил надежду в женщин, и они, решив, что смогут овладеть ситуацией, принялись с новой силой требовать объяснений. При виде такой настойчивости дон Микелетто вообще потерял уверенность. В конце концов ему пришло в голову дать им совет. Почему бы им не пойти к папе и не попросить освободить пленников до того, как их бросят в темницу?