Книга Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

К концу недели папа уже забыл все страхи, отбросил мысли о пророчествах Всевышнего и принялся обсуждать и планировать будущее. Полностью придя в себя, он пригласил венецианского посла. Во-первых, чтобы он лично удостоверился, что папа по-прежнему полон жизни и чтобы заручиться для Чезаре поддержкой республики. Венецианцы внимательно и весьма настороженно наблюдали за событиями в Романье и, очевидно, обсуждали вопрос отправки своих войск в качестве подкрепления в Фаэнцу и Пезаро. Вне всякого сомнения, именно Чезаре подсказал Александру устроить эту встречу, чтобы с помощью уговоров и всяческих уверений в преданности и дружбе попытаться сблизиться с послом, сдержанным и не допускавшим фамильярности человеком. Но, несмотря на всю его хитрость, Чезаре получил отпор. Когда посол попрощался с обществом, в котором, кроме папы, были Лукреция, Санча (ныне прощенная и вернувшая благосклонность), Джофре и прелестная молодая девушка, занявшая вместо Джулии Фарнезе место фаворитки, Чезаре пошел проводить его через папские апартаменты и, взяв за руку для придания доверительности и конфиденциальности, прошептал: «Посол, теперь я осознаю опасность, которой подвергаюсь. Я больше не хочу зависеть от судьбы и желаний папы. Я решил передать все под защиту Венеции». Венецианец ответил, что это прекрасная идея поместить свое состояние под защиту республики, но – доверие за доверие – «без папы вы не продержитесь и четырех дней». Пусть жестокая, но очевидная реальность.

После опыта с венецианцами, от которых в лучшем случае можно было бы ожидать, что они займут нейтральную позицию, взор Чезаре неминуемо обращался на север. Если все же он остановится на Франции, то следует разорвать все нити, связывающие его с Неаполем и Испанией, чтобы у французов не появилось и тени недоверия. Его тревога росла день ото дня. Кроме того, постоянные встречи с Альфонсо, неизменно благожелательным и красивым молодым человеком, обостряли зависть Чезаре и усиливали враждебность к династии Арагонов. В конечном счете Чезаре проникся такой ненавистью, которая не поддается никакому определению; случается, что любящие братья могут страстно возненавидеть мужей своих сестер. То, что поначалу было просто замыслом, постепенно в мозгу Чезаре стало обретать конкретные формы и, следуя его логике, перешло из области необходимого в область неотложного. Александр VI еще не пришел в себя окончательно, чтобы встать у кормила власти, а Альфонсо был уже обречен.

Лукреция всячески содействовала выздоровлению папы и способствовала усилению домашней тирании не без помощи Санчи, испытывавшей сильнейшее беспокойство относительно положения Арагонов; этот период был наполнен волнениями и обсуждениями дворцовых и государственных дел. Вечер 15 июля 1500 года ничем особо не выделялся в череде обычных дней. Альфонсо де Би-сельи отправился навестить жену и сестру, остался на обед с тестем и закончил летний день в кругу семьи. С наступлением темноты Альфонсо пожелал всем доброй ночи и вместе с камергером Томазо Альбанезе и оруженосцем вышел из Ватикана через дверь под лоджией Благодарения. Они неторопливо отправились к дворцу Санта-Мария-ин-Портико и не испытали особого волнения, увидев замотанные фигуры, лежащие на ступенях собора Святого Петра, напоминающие нищих или паломников. Такие сцены в юбилейном году можно было наблюдать ежедневно, поскольку со всей Европы христиане устремились в Рим вымаливать прощение, и многие то ли из-за данных обетов, то ли по бедности спали у дверей собора Святого Петра.

Но едва герцог де Бисельи ступил под аркаду, как по команде, произнесенной свистящим шепотом, спящие мгновенно вскочили на ноги, окружили герцога и его спутников, преградив путь и не давая возможности скрыться, и бросились на Альфонсо с поднятыми мечами. Герцог, храбрый и хорошо тренированный, пытаясь защититься, молниеносно выхватил меч; он отлично владел техникой неаполитанской школы фехтования. Разъяренные противники скрещивают мечи. В течение нескольких секунд, кажущихся такими долгими, слышен только лязг оружия и тяжелое дыхание. Герцог скидывает плащ и элегантный, расшитый золотом камзол; его рубашка изорвана, а из ран начинает сочиться кровь. В конце концов молодой герцог падает, тяжело раненный в голову, плечо и бедро. Злоумышленники бросаются к нему и пытаются подтащить к лошадям, стоящим невдалеке и нетерпеливо бьющих копытами. Возможно, они собирались сбросить Альфонсо в Тибр, повторив трагедию герцога Гандийского. Но они не приняли в расчет двух спутников герцога. Пока один из них тащил истекающего кровью хозяина в направлении дворца Санта-Мария-ин-Портико, а затем, разглядев там подозрительные тени, двинулся к Ватикану, другой прикрывал отступление «подобно рыцарю», сражаясь с яростью и отчаянной решимостью. Всего лишь мучительные мгновения слышались лязг мечей, крики, стоны и призывы о помощи. Наконец открылись ворота Ватикана, и, стоило только послышаться скрипу больших ворот, наемники пустились наутек. Вышедшая из ворот папская стража услышала только топот удаляющихся лошадей.

Согласно свидетельствам летописцев, стражники на руках переносят Альфонсо Арагонского в Ватикан и появляются со своей истекающей кровью ношей на пороге комнаты, где Лукреция все еще продолжает беседу с отцом и Санчей. Альфонсо, еле живой, все-таки находит силы, чтобы сказать о случившемся. «Он сказал, что ранен, и сказал кем», – пишет Санудо. Лукреция теряет сознание. Однако, придя в себя, она понимает, что есть такие моменты в жизни каждого человека, когда постыдно всякое проявление слабости. Альфонсо, потерявший много крови, находится в бессознательном состоянии, и его нельзя переносить из Ватикана. Охваченный ужасом папа выделяет Лукреции комнату в своих апартаментах, приставляет к ней шестнадцать надежных гвардейцев охраны. Ни минуты не колеблясь, Александр VI дает разрешение пригласить неаполитанского посла, докторов короля Фредерико и хирургов из Неаполя. Вместе с Санчей Лукреция, дрожащая словно в лихорадке, начинает продумывать наилучшие способы защиты. Вероятно, она уже предчувствовала наступление еще более страшных дней.

На следующее утро в Риме царит беспорядок. С первыми лучами солнца слуга придворного поэта Винченцо Кальметы прокрался на площадь Святого Петра и подобрал улики, оставленные после дуэли: порванный плащ Альбанезе и расшитый золотом камзол Альфонсо. Он, должно быть, сильно переволновался, крадучись вдоль стен: ранний час, опасность, запачканная кровью одежда. Альбанезе, чтобы оправиться от ран, нашел прибежище у Винченцо Кальметы.

То, что Альбанезе выбрал дом поэта в качестве убежища, имеет важное значение по двум причинам. Во-первых, это говорит об отношениях, существовавших между домочадцами Бисельи и Кальметы; последний не взял бы на себя такую серьезную ответственность, даже если бы был личным другом Альбанезе, ни из-за дружеского расположения к Лукреции, ни из-за награды. Во – вторых, это доказывает, что Альбанезе не был уверен, что ему удастся выздороветь, находясь в собственном доме, а тем более во дворце Санта-Мария-ин-Портико. И там и там он был бы в пределах досягаемости людей, подготовивших засаду, которые могли разрушить его планы. Альбанезе абсолютно точно знал, «кто» нанес удар, поскольку успел заметить его, а значит, его жизни угрожала опасность. В доме Кальметы до него было трудно дотянуться, поскольку поэт был другом принцесс, их мужей и многих итальянских литераторов, которые, стоит только вторгнуться в дом поэта, тут же развяжут языки и примутся сочинять эпиграммы. А разве не так же действуют современные средства информации? Благодаря огромному количеству высокопоставленных знакомых поэт обладал иммунитетом. В письме к графу Урбинскому он описал это преступление, подчеркнув, что «все полагают, что причиной этого послужил герцог Валентинуа», и, хотя он не указывает источник информации, можно предположить, что об этом ему рассказал Альбанезе, основной свидетель трагедии.