Книга Детство комика. Хочу домой - Юнас Гардель

Она кричит, что он и представить себе не может, как ей стыдно.

Юха думает, что она похожа на ведьму.

— И вот что я тебе скажу: если бедная Йенни лишится зрения, то по твоей вине! И ты с этим будешь жить всю оставшуюся жизнь!

Трудовик дергает его за волосы:

— Слышал, что сказала учительница?

Юха не слышал, что сказала учительница, потому что он — одна сплошная дыра.

Учительница встряхивает головой и кутается в кофту.

— Вот такие они все, — шмыгает она носом, — совершенно бесчувственные! Не знаю, что мне делать, но не могу же я каждую перемену выходить и следить за ними, как ястреб, я не выдержу!

— Видишь, что ты натворил? — плюется трудовик и снова дергает Юху за волосы.

Юха крепко зажмуривается, чтобы не заплакать.

«Морская болезнь! — думает он. — Я падаю, укачивает!»

И прежде чем упасть в обморок, он успевает подумать, что потерял деревянный башмак, только что купленный деревянный башмак с ручной росписью, а эти башмаки он выклянчивал не одну неделю.

88

Тем же вечером Юха тяжелыми шагами поднимается за отцом Йенни по лестнице в комнату Йенни. Юха пришел к Йенни, чтобы услышать окончательный приговор. По крайней мере, такое у него чувство.

За ручки в носу, за камень в глазу.

Это Бенгт заставил его пойти.

Юхе хочется закричать, что Йенни сама виновата, что она все время вмешивается и что она вечно воображает, будто у него есть на нее время, хотя на самом деле у него есть масса других, более важных друзей.

Но Юха молчит. Отец Йенни убил бы его, если бы он сказал что-нибудь такое.

Юха глотает страх, который наполняет рот, как желе. Со стен на него пялятся пучеглазые чучела. Тсс! — говорят они. Тсс! Это он ослепил Йенни.

В доме, как всегда, погашен свет. Бедная Йенни, ей приходится жить тут во мраке, с мертвыми животными, строгим отцом и вечно больной матерью. Неудивительно, что она стала дурочкой.

Отец распахивает перед Юхой дверь комнаты и пропускает его вперед. Йенни лежит в постели, натянув одеяло до подбородка, плоская, как щепка. Здоровым глазом она смотрит на Юху, совсем как эти чучела животных. На другом глазу — большая повязка.

Юха содрогается. Падает слово приговора. Падает все.

— Здорово! — кричит он как можно бодрее. — Как ты себя чувствуешь?

Йенни не отвечает.

— Один сантиметр, и глаз было бы не спасти, — говорит отец Йенни.

Йенни молчит. Она смотрит на Юху не отрываясь, пронзает его взглядом, видит насквозь. Она видит его всего. И никуда ему не деться. Только Йенни знает все о его трусости и отвратительных предательствах; одно ее слово — и все закончено.

У Юхи на глаза наворачиваются слезы. Скоро он разревется. Йенни молчит.

Отец Йенни кладет тяжелую руку ему на плечо. Сейчас он меня убьет, думает Юха. Рука сжимает плечо, большая и сильная, как наказующая десница Господня.

— В следующий раз играйте в лапту поосторожнее, хорошо? — говорит отец Йенни.

— В лапту? — растерянно переспрашивает Юха.

— Да, Йенни же попало мячиком в глаз.

Теперь Юхина очередь, широко раскрыв глаза, удивленно глядеть на Йенни. Он садится на край кровати. Она напряженно смотрит на него. Она ждет.

— Я… э-э… принес несколько «Бастеров», — бормочет Юха, доставая из портфеля комиксы.

— Больно, — шепчет она.

Юха кивает. Они молчат. Юха чувствует, как он устал. Ему бы хотелось лечь рядом с Йенни и уснуть.

Когда отец Йенни выходит из комнаты, Йенни знаком велит Юхе взять с письменного стола конверт.

— Это тебе, — говорит она, — в твою коллекцию.

Из конверта выпадает стопка аккуратно вырезанных рекламок.

89

Потом были только ты, я и Йенни. Только вы водились со мной.

Мы были уродливые и противные, как несчастные Золушкины сестры. Как Золушкины сестры, мы отрезали себе пальцы на ногах, пытаясь втиснуться в этот отвратительный хрустальный башмачок.

Напрасно, разумеется. Башмачок предназначался не нам.

Он предназначался тем, у кого были более изящные ножки, и они об этом знали.

Им просто хотелось посмотреть, как мы отрезаем себе пальцы.

И Сэвбюхольм больше никогда не был таким красивым, как в те дни, когда мы учились бояться.

90

Передо мной школьный альбом. Я часто в него заглядываю. Смотрю на этих странных далеких детей, запертых в своих растущих телах, предоставленных друг другу. Я вижу, кто бил и кого били.

И все было тихо, и все цвело — проклятый чертов рай на земле.

Сэвбюхольмская школа была не учебным заведением, она была бойней.

91

Когда Юха на следующий день приходит в школу, никто с ним не разговаривает. Совсем никто.

Йенни больна.

— И вы все знаете почему, — говорит учительница.

Когда Юха на перемене подходит к мальчикам, они все разом поворачиваются к нему спинами. Когда он садится с подносом в столовой, все сразу поднимаются и уходят.

Без единого слова. Без единого взгляда. Как будто Юхи нет.

Эрик мерзко хихикает. Он времени даром не теряет. Четвертое место теперь у него.

Когда-то потом, в будущем, Юха усвоит, что рядом всегда будут люди, которые могут его обидеть. Люди, у которых и в словах, и в делах — намерение ранить. Он будет удивляться тому, сколько его будут ранить — что он такой ранимый, — сколько бы он ни утверждал, что это не имеет значения, что с него как с гуся вода.

Сейчас время учиться. Начал играть — терпи правила.

По дороге из школы домой Юху поджидают Леннарт и Стефан.

Стефан держит его, пока Леннарт бьет.

Леннарт бьет Юху.

Он бьет его в живот.

Это упражнение.

Еще раз. И еще раз.

У Юхи текут слезы из глаз, сопли из носа, у него перехватывает дыхание, он пытается колдовать, но колдовство исчезло, и Юха усваивает, что он никто.

Совсем никто.

И цветут подснежники и нарциссы, и первая бабочка — лимонница, и она обещает теплое и солнечное лето.

92

Его друзья — это Йенни. И Томас.

В классе их зовут «Тридцать три несчастья». Это придумал Эрик-Ухмылка. Он новый клоун в классе. Теперь все считают, что он клевый.

Эрик говорит: мерзкий Томас с мамой-немкой. Мерзкая Йенни с уродливой заколкой. Мерзкий слюнтяй Юха, который думает, что умеет смешить.