Книга Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа. 1935-1936 - Иван Чистяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рублей 150!
— Нет, поди, купи! Три сотенки встанут.
Посмотришь на такой комполитсостав, да и подумаешь: программа жалкая его, не делать ничего. В деревне жить они не хотят, пахать надо, ну и довольны армией. Все же кое-что узнают, деньгу получают и ничего не делают. Стремлений в жизни никаких. Что ему еще надо, да что он и может делать? Ничего!
Приехал начштаба ВОХР Сапожников, разъяснил, что ОШС — дело добровольное, общественное. Наши умы согласились, затаивают новую установку. Куда начальство, туда и они. Проявить свою инициативу, узнать они раньше не могли. Безвольны и двурушны.
Полдня стреляет комсостав. А с обеда на охоту с Заборским. Идем полем с мелким кустарником, ни одного большого дерева. Кричат перепела, на которых я решил истратить несколько зарядов. Все равно больше никакой дичи. Первый взлетевший убит. Наступает мрак, надо ночевать. Идем к стогу. Ночи уже холодные. Костер разжечь не из чего, ни сучьев, ни дров. Одна «корейская» береза. Всплывают картины охоты в России.
Мечется смятенная душа, и, кажется, лопнет грудь. Утро дало еще одного перепела, и вся охота. Вот край-то благодатный. Ни дров, ни зверя, ни птицы, ни ягод. И ни капли воды.
Выходной. Сегодня МЮД. У нас нет различия будней и выходных.
Нач. 3-й звонит во все телефоны, ищет меня ехать на 11-ю. По-видимому, проводить смотровое собрание. И в выходной не дают покоя.
Один день так похож на другой, что можно сойти с ума. Нечем разнообразить. Инюшкин тоже насчет увольнения не прочь. Идет к Поцелуйке с ревматизмом.
День пуст как торичеллиева пустота. Лодырничают все, но я не могу, какая от этого польза? Никакой! Хорошо, что погода хорошая, не так гнетет.
Живет в отряде Сапожников втихаря. Посмотрим, что скажет после обеда подразделений.
Готовятся к зиме, а работы не хватает, ф-ги бросают с места на место, подбирая остатки. Если не уволят в ноябре, придется решиться на крайность, уехать в отпуск и не приехать. Вот жизнь!!! Хренков не просится в отпуск, по-видимому, думает с концом уволиться. Я понимаю так!
Должен бы быть выходной, но устроили день командирской учебы. Что за день?!. Камушкин читает по курсу стрельб 1-ю задачу, ну и все. Я и сам мог бы прочитать, даже лучше его. Борисов в своем обещании о подъеме в работе говорит:
— Вторые пути кончим, что ж, тут осталось 2 м-ца, а там видно будет.
Оказывается, что и у Борисова нет категории, Камушкин тоже самоучка. А вот его слова, показывающие, каковы у него знания и желание работать:
— Этот день застал меня врасплох, я не подготовился (день комучебы). Я самоучка, поэтому проводить занятия, как должно быть, не могу.
Спрашивается, как могут руководить такие начальники и [как] хватает у них нахальства проводить занятия. Разбирая дислокацию 5-й взв. отряда, меня назначают в 1-й взвод. Сергеев вставляет:
— Чистякова на запад поближе к Москве.
Я отвечаю:
— Я-то поеду в Москву, ты-то поедешь ли?
Реплика Камушкина:
— Я пять лет работаю в лагерях, хочу уехать в Ленинград, да никак не уеду.
По-видимому, работает так себе, с прохладцем, ни о чем не думает, прозябает. Идет время бесцельно, ну и ладно. Не стремится ни к чему. А потом, по-видимому, судимость тянет назад, надо заработать, чтобы ее сняли.
Камушкин высказывается против Гридина:
— Ничего не сделал по ком. учебе, а Хренков три месяца не был в отряде.
Двухдневным совещанием думали зажечь энтузиазм у нас, но что-то не горит. Прививка перед концом, чем-нибудь надо отвлечь внимание от увольнения, решили учебой. Вечером сходил с Лавровым в поле на перепелов, но ни одного не видали. Стрелок з/к Кожедуб напился пьяным в Бурее с опер. ст. Чечулиным и потерял винтовку.
Сдаю потихоньку взвод Николенко. Идем на 11-ю подкомандировку. Николенко рассказывает о Лилине. Был у него стр. з/к Борисов, который занимался воровством, Лилин знал, но укрывал. Как-то Борисов приносит полну цибарку, сотни 2–3 яиц, ставит Лилину под стол, тот пьет и все. Угостил меня, я спрашиваю: откуда яйца? Отвечает: ты ешь! Откуда! Спросил у Борисова, тот говорит, что отобрал. Был приказ Лилина, что Борисова кроме командировок никуда в наряд не назначать. Сам Лилин обменял сапоги в каптерке старые на новые. Я с Плугом знал эти проделки Лилина, но не доносили.
На Кагановичах, с глаз долой от начальства. Со мной же политруком Бренча, которому не хочется, да и обидно, помполита 1-й и ком. д-на сделали инспекторами (что за должность, не знаю), а его снизили.
Дали же мне участочек, как опальному Поздеевка — Завитая, 80 килом. Отчаиваться нечего, надо что-нибудь придумывать. Ну хотя бы сократить участок до моста между Тур — Троебратка. Врид комвзвода Кравец недоволен, на взводе два года, а все вридом. Хочет писать рапорт об увольнении с 1/I 37. Перебросили меня на новое место, квартиры нет, дров нет, ничего нет и никому никакой заботы. Живи, как хочешь. Болит грудь, ждешь чего-то плохого, тяжело и горько на душе. 11-я ф-га снова у меня, нач. 3-ей расконвоировал 10 чел. 59/3–10 л. Сами отпускаем, беги бандиты.
Перевели на Кагановичи в 1-й взвод, с глаз долой от начальства. Со мной же политруком Бренча, которому не хочется, да наверно обиделся, что из помполитов поперли. На это у него нахальства хватит.
Я понимаю это так: бесконвойные — мне легче, мне меньше ответственности, но не промахнись, смотри, Петрович! Скорей бы шли дни, да скорей бы Октябрь. А там и дело к какому-нибудь концу.
Москва иногда так ясно представляется, что мучительно станет, до боли в голове.
Выходной, но что из этого, чем его отметишь? Нечем!
Пришел Заборский, сгоняли в бильярдишко сыграли, спели, ну и все.
Ночую на 11-й. Паршиво, а стрелки примирились, так притупляются желания людей, и их стремления становятся маленькими и ничтожными.
Комвзвод Васильев — москвич, задумав уволиться, пьянствует, ну и уволили, дав ему 10 суток ареста. Наверно, он недоволен?
Какое-то неопределенное положение. То день все данные говорят за окончание к ноябрю, то день — останемся на зимовку. У меня какое-то самомнение, что меня вот-вот должны уволить. Провел начальство, сократив участок взвода на 15 кил., да на 28-ю ф-гу.
