Книга Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кроу слушает.
– Кроу, это Гвоздворт из окружного управления. Ты что – спятил?
Тео пробуксовал, пытаясь вспомнить, кто такой Гвоздворт.
– Это опрос общественного мнения?
– Что ты сделал с теми данными, которые я тебе показал? – спросил Гвоздворт, и Тео моментально сообразил, что так зовут Паука.
Телефон замигал, показывая, что на линии еще один звонок.
– Ничего. То есть я провел собеседование. Ты можешь подождать? У меня тут еще один звонок висит.
– Нет, не могу. Я знаю, что у тебя еще один звонок висит. Ты обо мне никогда не слышал, понял? И от меня ничего не получал, тебе ясно?
– Лады, – ответил Тео.
Паук отключился, а Тео принял второй вызов.
– Кроу, ты совсем съёбнулся?
– Это опрос общественного мнения? – Тео совершенно точно знал, что это не опрос. Но так же точно он знал и то, что шерифу Бёртону не понравится правдивый ответ, который в данном случае звучал бы “Да, видимо, я совсем съёбнулся”.
– Я, кажется, сказал тебе – не лезь к Линдеру. Дело закрыто и сдано в архив.
Тео на секунду задумался. Не прошло и пяти минут, как он отъехал от дома Джозефа Линдера. Откуда Бёртон все знает? Шерифу никто так быстро не дозванивается.
– Тут всплыли некоторые подозрительные улики, – ответил Тео, еще не понимая, как будет прикрывать Паука. – Я просто заехал к нему проверить, правда ли это.
– Долбаный ты наркоман. Если я тебе говорю – пусть лежит, значит – пусть лежит, ты меня понял? Я сейчас не о работе твоей говорю, Кроу, я говорю о той жизни, к которой ты привык. Если я еще услышу хоть слово из Северного Округа, твой билет на танцульки прокомпостируют все спидоносцы тюрьмы Соледад. Оставь Линдера в покое.
– Но...
– Отвечай “Есть, сэр”, мешок говна.
– Есть, сэр, мешок говна, – ответил Тео.
– Тебе конец, Кроу, тебе...
– Простите, шериф. Батарейка села. – Тео отключился и развернулся к своей хижине. Его трясло.
В “Пожирателях Плоти из Чужеземья” Кендра была вынуждена наблюдать, как мутанты новой породы опрыскивают несчастных поселян растворяющим ткани энзимом, а потом лакают из луж человеческого белка под омерзительное хлюпанье и чавканье звуковой дорожки, которую мастера спецэффектов раздобыли в океанарии “Мир Моря”: там новорожденных моржат кормили с руки моллюсками. Те же умельцы симулировали кровавую бойню при помощи прорвы резинобетона, парафиновых манекенов, таявших под солнышком мексиканской пустыни, и декстрона, заменявшего обычную фальшивую кровь из сиропа “Каро”. (Сладкая театральная кровь, как выяснилось, хорошо привлекает мясных мух, а режиссеру не хотелось платить штраф Американскому обществу по предотвращению жестокого обращения с животными.) Общий эффект был настолько реалистичен, что Молли настояла на том, чтобы все крупные планы Кендры снимались только после уборки, не то ее точно вырвало бы прямо в объектив. После эпизода пожирания падали, тако[14]с сальмонеллой, которыми их накормил ресторатор из Ногалеса, а также упорных домогательств арабского сопродюсера с таким ядреным халитозом, что у нее слезились глаза, Молли проболела три дня. Но все это, даже зловоние прокисшего фалафеля[15], не вызвало у нее такой тошноты, как останки полностью изжеванных и частично переваренных голштинок, которые отрыгнул Стив.
Молли добавила содержимое своего желудка (три сладких пирожка и диетическая кока-кола) к четырем кучам полужидкого говяжьего фарша, разметанным Стивом по пастбищу.
– Аллергия на лактозу? – Она вытерла рукавом рот и яростно глянула на Морского Ящера. – Если глотаешь мальчишку-газетчика или тайного извращенца из скобяной лавки, несварения у тебя почему-то нет, а молочный скот есть не можешь?
Стив опрокинулся на спину и попытался всем своим видом показать, что извиняется: по бокам замигали багровые всполохи – багровый был цветом его смущения. Вискозные слезы размерами с футбольный мяч набухли в уголках гигантских кошачьих глаз.
– Ты, значит, еще голоден, да?
Стив быстро перевернулся на ноги, и земля под ним задрожала.
– Ну, может, найдем тебе лошадку или что-нибудь еще, – вздохнула Молли. – Держись поближе к деревьям. – Опираясь на меч, как на палку, она повела ящера через холм. Его цвета на ходу менялись с такой скоростью, что Молли казалось – за нею движется мираж.
Пока Тео искал в сарае с инструментами мачете, в голове у него почему-то вертелись слова Карла Маркса: “Религия – опиум для народа”. Из этого, значит, следует, что “опиум – религия наркомана”, думал Тео. Так вот отчего ему выворачивало кишки, когда он подносил лезвие к первому жилистому стволу на своей грядке марихуаны – от раскаяния анафемы. С каждым взмахом мачете густые зеленые растения падали, точно святые великомученики, а руки Тео покрывались липкой пленкой, когда он относил падших в угол двора и швырял в общую кучу.
Через пять минут рубашка пропиталась потом, а грядка дури выглядела, как миниатюрная модель лесоповала. Разорение. Пни. Он вылил канистру керосина на кучу каннабиса, доходившую ему до пояса, вытащил зажигалку и поджег клок бумаги. “Отряхните с ног оковы своего гнета, ” – говорил Маркс. Вот эти растения и сопутствовавшая им привычка – его, Тео, оковы. Последние восемь лет сапог шерифа Бёртона давил ему на затылок, и эта угроза не давала ему действовать свободно, действовать правильно.
Тео швырнул горящую бумагу на кучу, и над ней вспыхнуло пламя революции. Отходя от погребального костра, он не чувствовал никакого душевного подъема, никакого дыхания свободы. Не революционный триумф – тошнотворная утрата, одиночество и вина. Иуда у подножия креста. Не удивительно, что коммунизм провалился.
Тео вошел в хижину и снял с полки в чулане коробку. Плотницким молотком он дробил свою коллекцию кальянов в шрапнель, когда с ранчо донеслись автоматные очереди.
Игнасио лежал в тенечке за металлическим ангаром и курил сигаретку, а Мигель трудился внутри – стряпал из химикатов кристаллы метамфетамина. На электрических горелках кипели реторты размером с баскетбольные мячи, парыпо стеклянным трубкам уходили в вентиляцию.
Мигель был жилист и приземист: всего тридцати лет от роду, но морщины и неизменно мрачное выражение лица старили его до пятидесяти. Игнасио же было всего двадцать – толстенький мачо, опьяненный собственным успехом и крутизной, убежденный, что впереди его ждет должность нового крестного отца мексиканской мафии. Полгода назад они вместе пересекли границу – их нелегально перевел подонок-койот именно для того, чем они и занимались сейчас. Каким же славным оказалось это занятие. Лабораторию прикрывал большой и важный шериф, поэтому здесь никогда не устраивали облав, им ни разу не пришлось спешно сворачивать дела, как другим лабораториям в Калифорнии, или клеить ноги через границу и ждать, пока горизонт не очистится. Всего лишь полгода, а Мигель уже отправил домой столько денег, что жене хватило на ранчо в Мичоакане; Игнасио же ездил на пижонском “додже”-вседорожнике и разгуливал в сапогах крокодиловой кожи от Тони Ламы за пятьсот долларов. И все это – за восемь часов работы в день, поскольку они были одной из трех бригад, обслуживавших лабораторию круглосуточно. И не нужно бояться, что тебя тормознут на дороге с грузом, потому что важный шериф каждые несколько дней присылает гринго на микроавтобусе – тот оставляет припасы и забирает готовый товар.
