Книга Александр Иванов - Лев Анисов

Скоро Иванов покинул Альбано и воротился в Рим, снова приняться за картину «Иисус после воскресения…»

* * *

В конце ноября он окончил пятый живописный эскиз «Явления Мессии в мир». Торвальдсен, Овербек, Камуччини льстили похвалами и говорили, что эскиз должен быть выполнен в большом виде.

Копирование с Тициана помогало в работе над картиной и эскизом. Они много раз переделывались и переживались. И наконец были завершены.

Теперь требовалось время, чтобы закончить все. И время немалое. Не оставляла и тревожная мысль о дальнейшем материальном существовании. Как писать, не имея денег на натурщиков, мастерскую, холсты, краски…

Потеряв надежду быть посланным в Палестину, Иванов решил обратиться с просьбой хотя бы о продлении ему пенсионерства еще на некоторое время и 27 ноября написал письмо председателю Общества поощрения художников графу Мусину-Пушкину-Брюсу, добрейшей душе, вельможе робкому и любимому всеми.

Впрочем, надежды на положительный ответ из Петербурга не было. Ко всему в Риме огласили указ императора Николая Павловича об ограничении пребывания русских художников за границею. Полученное известие опечалило многих.

От невеселых мыслей отвлекала только работа в студии и чтение необходимых книг.

Сравнивая тексты четырех Евангелий, читая толкования, перелистывая книги М. Ланчи, Ф. Феррарио, он выискивал, уточнял детали, относящиеся к событиям, связанным с Воскресением Иисуса Христа.

На третий день смерти Спасителя «Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба». Стражи не было. Тотчас же побежала она к Петру и Иоанну поведать им свое горе и затем вместе с ними прибежала к пещере. Ученики Христа, осмотрев гроб и уверовав в то, что тело Господа в нем нет, возвратились к себе в Иерусалим.

Увидев гроб открытым и пустым, Мария Магдалина побежала к Симону, Петру и Иоанну и говорила им:

— Унесли Господа из гроба и не знаем, где положили Его.

Тот час Петр и Иоанн вышли из дому и пошли ко гробу, чтобы лично проверить сказанное Марией Магдалиной.

«А Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб, и видит двух Ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказав сие, обратилась назад и увидела Ииуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Иисус говорит ей: Мария!

Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! — что значит: Учитель! Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему…»[28]

Минута важная, если не сказать главная, в этом событии.

В евангельской истории Воскресению Иисуса Христа из мертвых принадлежит важное значение. Это понимают все евангельские критики. Чтобы опровергнуть его, они напрягают все свои силы и не брезгуют никакими подлогами. «Если бы нам удалось, — говорит профессор Давид Штраус в своей книге „Die Halben und die Ganzen“[29], — отвергнуть историческую почву всех евангельских чудес и оставить ее за одним только этим событием, то мы еще ровно ничего бы не сделали для науки, потому что воскресение Иисуса образует центр центра (den Mittelpunkts), собственное сердце теперешнего христианства, и потому на него прежде всего направляются издавна самые решительные удары противников»[30]. «Здесь мы стоим, — говорит тот же Штраус в книге „Жизнь Иисуса“, — на самом решительном месте, где мы или должны отказаться от всего сделанного нами доселе и уничтожить свое дело, или же должны попытаться понять происхождение веры в воскресение Иисуса без соответствующего чудесного факта».

Никоим образом нельзя сравнить немецкого ученого Давида Штрауса с воинами, охранявшими гроб Иисуса, но все же они в чем-то схожи. Воины, пришедши в город, откровенно объявили иудейским правителям обо всем, что случилось. Они были свидетелями того, как Ангель Господень, сошедший с небес, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем[31]. Первосвященники же, собравшись со старейшинами и посовещавшись, дали воинам денег и сказали: «Скажите, что ученики Его, пришедши ночью, украли Его, когда мы спали. И если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятности избавим». Воины[32], взяв деньги, поступили, как научены были первосвященниками. Таким образом, первосвященники за деньги купили смерть Христа, за деньги же продали и его Воскресение. Указав на ложь воинов, евангелист между прочим замечает: «И произнеслось слово cie между (удеями до сего дня», т. е. до дня написания им Евангелия. «Мы, в свою очередь, не можем не последовать евангелисту и не сказать, что подобное мнение, в его существенных чертах, существует даже и до настоящего времени», — писал священник Т. Буткевич.

Ведомы слова евангелиста были и Александру Иванову.

«Вы, кажется, слишком холодно разобрали минуту, мною выбранную, — писал он отцу, отвечая на его замечания. — Слово: „не прикасайся!“, — означенное удвоенным шагом Бога, и запретительное положение правой руки, может быть в одну секунду с суетной осадкой корпуса Марии, живо бросившейся к ногам ее Учителя, и потому я совершенно оставил все это без перемен. Что же касается до левой руки Иисуса, — то оная у меня уже переменена, и придерживает свиснувшее платье с левого плеча, которое имеет цвет мистический, т. е. голубоватый с золотыми звездами, как то представил его в своей превосходной композиции Рафаэль, если вы помните эстамп: „Иисус поручает Петру пасти овцы Его“. А также преподобный Анжелико да Фиэзоле, родитель церковного стиля, представлял в такой одежде Иисуса или Матерь по отшествии Их от земли. Камень приблизил к самой двери гроба, а теперь добиваюсь красивой и простой уборки головы Марии с покрывалом, стряхнувшейся ее живым движением… Я очень думал, почему Мария приняла за садовника Иисуса, и определил так, что, слыша голос не из гроба, мудрено ли, что она почла его за садовника Иосифова сада, в котором сама теперь находится, тем более, что заплаканными глазами едва ли можно различить сразу предметы, особливо в утреннюю глуботу. Вследствие сего последнего я постараюсь окончить картину некоторым родом полутемно; впрочем, это сделать без черноты».