Книга Ассимиляция - Джефф Вандермеер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот все, что я могу вспомнить сейчас, когда память моя уже начинает путаться и переплетаться с разными другими соображениями. В конце концов я взяла образчик, один волосок, оказавшийся, впрочем, таким же бесполезным, как и прочие пробы – постоянство, которое не вызвало во мне ни малейшего восхищения, а зря, – и вернулась к своему крошечному костру посреди этого огромного, всепроникающего нигде.
Впрочем, встреча эта все же повлияла на меня. Я обрела решимость не сдаваться ясности, не расставаться с собственной личностью, по крайней мере до поры. Я не могла смириться с возможностью, что однажды я могу потерять бдительность и превратиться в стонущее создание в тростниках.
Может быть, это была слабость. Может быть, просто страх.
Довольно скоро остров превратился в смазанную тень на морском горизонте, и я поняла, что теперь это просто вопрос нескольких дней, хотя точно отсчитывать время не было возможности. Остров казался чуждым мне, как муж, вернувшийся после экспедиции. Я понятия не имела, что увижу там, и понимание это отрезвляло, заставляло пристальнее следить за ясностью, упорнее бороться с ней. Почему-то я вбила себе в голову абсурдную мысль, будто, если удастся переплыть туда, я должна быть в лучшей форме, в трезвом уме и крайне внимательна. Ради чего? Чтобы найти труп, если повезет? В честь ложной памяти о той прежней жизни в мире, который теперь представлялся куда более уютным и спокойным, чем был на самом деле? У меня не было ответов на эти вопросы, лишь организм подсказывал, что надо поддерживать дальнейшее существование – дышать, есть, испражняться, спать и совокупляться, и просто жить, день за днем.
Я закрепила рюкзак на спине и прыгнула в воду.
Любой, кто обожает читать истории о героях, приютившихся вокруг догорающего костра, когда чуть поодаль терпеливо поджидают голодные волки, будет разочарован – нет, когда я плыла к острову, на меня не нападали левиафаны, поднявшиеся с глубин морских. Усталая и замерзшая, вышла я на берег и тут же начала обустраивать себе жилище в развалинах маяка. Еды удавалось раздобыть достаточно, я ловила рыбу, собирала ягоды, выкапывала клубни – безвкусные, но вполне съедобные. Ловила силками мелких зверушек, развела собственный сад, посадила там семена из найденных плодов и удобряла их компостом домашнего производства.
Поначалу маяк удивлял меня больше, чем что-либо другое на острове. Он был зеркальной копией маяка на побережье – особенно когда освещался солнцем, – и временами это казалось мне чьей-то неуместной и безжалостной шуткой. Еще одна деталь из множества других, которая ничуть не приблизила меня к разгадке Зоны Икс. Или то было случайное совпадение, некий незавершенный синоним той башни, только с верхушкой, провалившейся вниз, и лестничной площадкой, которую я превратила в свой опорный пункт, устлав ее сырыми опавшими листьями… одно уже это говорило о многом.
Позже я не спеша, с систематическим тщанием ученого осмотрела маяк, близлежащие здания, заброшенный городок, но потом решила, что этой первой рекогносцировке не хватает широты: надо обследовать остров на предмет угроз, поискать еду, источники питьевой воды, постараться найти хоть какие-то признаки пребывания здесь человека. Я не хотела питать ложных надежд: никаких свидетельств, что на маяке кто-то недавно жил, не имелось, хотя он являл собой наиболее подходящее убежище, поскольку все остальные строения даже на первый взгляд были разрушены почти до основания и догнивали с поразительной скоростью с тех пор, как здесь утвердилась Зона Икс. Имелись также признаки загрязнения, следы старых шрамов, но все они так быстро затянулись, что трудно было сказать, когда именно и чем были вызваны. Наверняка этому тоже поспособствовала Зона Икс.
Размеры этого острова примерно четырнадцать миль в длину, девять в ширину, сорок восемь по окружности, и, по моим подсчетам, площадь его составляет около ста сорока квадратных миль, или девяносто тысяч акров. Большую часть этой площади занимают сосновые и дубовые леса, тянущиеся вдоль обращенной к берегу стороны, но там, где подступает море, они не могут устоять перед частыми штормами – здесь произрастают в основном мхи да низкорослые кустарники. Родники с чистой водой встречаются чаще, чем я предполагала, питаются они из ручьев, стекающих с гор к берегу. Возможно, именно поэтому здесь и построили этот ныне заброшенный город, к тому же деревья представляют хорошую защиту от ветров, дующих с моря. Мало того, рядом с маяком я нашла водопроводный кран, и хотя поначалу из него долго текла только коричнево-ржавая вода, потом все же пошла чистая, вполне пригодная для питья, из какого-то подземного резервуара.
В центре острова я нашла богатую экосистему, где бесконтрольный рост популяции болотных кроликов сдерживают хищные птицы и островные лисы – довольно мелкие, что свидетельствует о том, что размножение их как-то адаптировалось к столь замкнутому пространству и скудным возможностям, которые могла предоставить окружающая среда. Птичий мир разнообразен – от древесных ласточек до пурпурных, от виреонов до крапивников, дятлов и козодоев, а также множество видов береговых птиц – слишком много, чтобы перечислять. И с наступлением сумерек весь этот птичий мир сливался в пронзительный торжествующий хор голосов – такой резкий контраст с тишиной, царившей на болотах, где птиц было меньше и вели они себя осторожнее.
Я обходила остров на протяжении многих дней, как по периметру, так и по внутренней части, стараясь узнать о нем как можно больше. Записывала свои наблюдения и на чем свет стоит кляла Южный предел – за то, что не снабдили меня картой, хотя я и знала, что, будь у меня карта, я бы все равно потратила не меньше времени и сил на ее проверку. И не только потому, что не доверяла Южному пределу, но и потому, что не испытывала доверия к Зоне Икс. Однако, закончив с предварительной инспекцией, я не могла сказать, что обнаружила на этом острове что-то необычное или сверхъестественное.
За исключением, пожалуй, филина.
Нашла ли я мужа? В каком-то смысле, да, только не в том обличье, в котором его знала. Уже к вечеру, на дальнем конце острова, продравшись через заросли тростника, кустарника, колючей высокой травы, под сенью засохших, обломанных от ветра трупов черных сосен, я выбралась к небольшой тихой бухте, окаймленной пляжем с белым песком, с отмелями, которые уходили далеко в море и сливались с глубокими темными водами. По берегу были разбросаны крупные камни и обломки бетонных свай – все, что осталось от построенного здесь в иную эпоху причала, – и теперь они стали насестом для целой стаи из дюжины бакланов.
Среди скал и бакланов дерзко торчала одинокая сосенка высотой в человеческий рост, почерневшая и почти лишенная игл. На одной из простершихся ветвей вырисовывался силуэт обычного виргинского филина с заостренными ушами с кисточками на концах: рыже-коричневая морда, оперение у подбородка и на шее белое, а на теле – в серо-коричневую крапинку. Мое шумное приближение должно было бы насторожить его, но филин не сдвинулся с места, продолжал сидеть на ветке в окружении греющихся на солнышке бакланов. Довольно необычная сцена, и при виде ее я тут же остановилась.
