Книга Ассимиляция - Джефф Вандермеер

В тот день ясность медленно разгоралась в моей груди, словно горячий красный камень, пульсирующий прямо рядом с сердцем, – неприятное соседство. Ученый во мне хотел бы сделать анестезию и прооперировать себя, удалить эту помеху, пусть даже я и не хирург, а ясность – это не раковая опухоль. Помню, я еще подумала, что наутро вполне смогу говорить с животными, понимать их язык. Может быть, я буду кататься в грязи и истерически хохотать под безжалостным голубым небом. Или же ясность вдруг проявит любопытство и начнет вылезать у меня из макушки, подобно перископу – независимо существующее и живое – и не оставит от головы ничего, кроме пустой оболочки.

К вечеру того же дня, не обращая внимания на кусачих мух и огромных рептилий, которые взирали на меня из воды, плотоядно улыбаясь – на то они и гады, – я вдруг поняла, что ясность разместилась у меня в голове, залегла где-то за всеми моими мыслями, словно остывающий уголек, покрытый ледяным пеплом. И я уже больше не была уверена, что ясность – это ощущение, импульс, инфекция. Почему я направлялась к острову, где могла найти ответы или не найти ничего? Потому ли, что я действительно хотела туда добраться или же меня направлял некто невидимый и незнакомый? Попутчик, компаньон. Может, ясность – это куда более самостоятельное явление, чем мне казалось? И почему слова психолога снова и снова всплывали у меня в памяти, почему я не могла изгнать их из сознания?

То были далеко не умозрительные вопросы, пища для досужих размышлений, а вполне конкретные опасения. Временами казалось, будто эти слова, мой последний разговор с психологом, встают, точно щит или стена, между мной и отдельными проявлениями ясности, будто хорошо рассчитанная особенность этих слов что-то активировала во мне. Но сколько бы я ни повторяла про себя весь разговор, ни к каким выводам меня это не приблизило. Порой, если смотреть на предметы со слишком близкого расстояния, не видишь их истинной природы.

На ночь я разбила лагерь, развела костер – плевать, если даже кто меня и увидит. Если ясность существует сама по себе, если каждая часть Зоны Икс меня уже видела, какая разница? Веселое безрассудство вновь возвращалось ко мне, и я была ему рада. Маяка давно не было видно, но я поймала себя на том, что все еще высматриваю его, этот великий якорь, великую ловушку. Здесь тоже рос пурпурный чертополох, повсюду и во множестве, и я не удержалась от мысли, что и эти его цветочки тоже шпионят на Зону Икс. Все здесь шпионило, и за всем этим шпионили.

Помню, как с берега вдруг подул сильный ветер, очень холодный. Тогда я цеплялась за все эти детали, чтобы как-то отогнать от себя ясность, – суеверная, словно религиозный фанатик. А вскоре откуда-то из темноты донесся стон, сопровождаемый знакомым шорохом, словно что-то громоздкое отчаянно продиралось сквозь заросли. Я вздрогнула, но затем рассмеялась и сказала громко: «Всего лишь старый друг!» Не такой уж и старый и никакой не друг. Мерзкое соседство. Тупое животное. Но в тот момент я вдруг испытала нечто вроде глубокой симпатии, даже сродство с ним, и совершенно бесстрашно двинулась ему навстречу, хотя ясность на всем пути нашептывала угрюмо и раздражительно: монстр! Да, но после того монстра, которым был Слизень, я была готова броситься на шею этой, куда более простой тайне.

02: Стонущее создание

Избавлю вас от описания поисков создания, от которого я когда-то бежала; это была череда абсурдных попыток отличить гнущиеся под ветром заросли тростника от тех, которые сотрясала некая другая, более конкретная сила, или продраться через грязь и трясину, не сломав при этом лодыжку и не застряв в болоте.

И вот наконец я вышла на поляну, островок плотной грязи, поросший анемичной травой и окруженный со всех сторон тростниками. В дальнем его конце что-то белесое, напоминающее огромную личинку, стонало и извивалось, конечности его скребли и колотились о землю, устланную тростником, – было видно, что скорость, когда-то удивившая меня, была ему теперь не под силу. Вскоре я поняла, что это создание спит.

Голова совсем маленькая для такого крупного тела и повернута в сторону от меня, так что мне удалось разглядеть лишь толстую морщинистую шею, врастающую в череп. У меня еще был шанс уйти. У меня были все причины бежать оттуда. Я дрожала всем телом, и решимость, заставившая меня свернуть сюда с главной тропинки, куда-то испарилась. Но все же что-то заставило меня остаться.

Я медленно приблизилась к зверю, целясь в него из пистолета. Вблизи стоны казались просто оглушительными – гулкие горловые всхлипы, словно удары колокола в живом кафедральном соборе. Подкрасться бесшумно было невозможно – земля и реденькая трава были сплошь устланы высохшим тростником, хрустящим под ногами, – но создание продолжало спать. Я посветила карманным фонариком. По форме и плотности тело напоминало смесь гигантского борова со слизняком, бледная кожа сплошь в клочьях спутанного светло-зеленого мха. Руки и ноги – в точности как конечности свиньи, только заканчиваются тремя толстыми пальцами. Примерно посередине туловища, там, где должен быть живот, – два каких-то придатка, похожих на мясистые ложноножки. Видимо, животное использовало их как дополнительную опору при движении, но они часто переплетались и жалким образом бились о землю, словно были ему не вполне подконтрольны.

Луч фонарика упал на голову создания – маленький розовый овал на слишком толстой для него шее. Как я уже знала благодаря найденной ранее сброшенной существом при линьке шкуре, у него было лицо психолога из экспедиции моего мужа. На спящем лице-маске застыло какое-то недоуменное и страдальческое выражение; рот приоткрыт в форме буквы «О» и испускает печальные стоны, конечности скребут землю, словно и во сне этот странный зверь продолжает свое больное движение по кругу. Белесая пелена, затянувшая глаза, дала мне понять, что создание слепо.

Я должна была хоть что-то почувствовать. Вид чудовища должен был вызвать во мне печаль или отвращение. Но после того как я спустилась в башню, после того как меня аннигилировал Слизень, я не чувствовала ровным счетом ничего. Никаких эмоций, даже простой человеческой жалости, несмотря на то что создание явно страдало, испытывало невыносимые муки.

Это создание могло быть дельфином с дурным глазом или диким кабаном, не привыкшим к новому телу. Возможно, оно было частью плана, смысл и модель которого оставались для меня не ясны. Но выглядело оно как ошибка, некая осечка Зоны Икс, прекрасно и незаметно ассимилирующей все, что попадалось на пути. Что, если, подумала я, и моя ясность предвещает подобную метаморфозу? Исчезнуть, слиться с береговой линией, с безымянными пляжами и ветром или с болотами – нет, я этого не боюсь, да и никогда не боялась. Но это бесконечное странствие вслепую меня испугало. Может быть, я просто обманывала себя, думая, что если позволю ясности целиком овладеть собой, то процесс этот будет безболезненным, даже красивым? В этом жалобно стонущем создании не было ничего красивого, ничего, что не выглядело бы как надругательство.

С учетом всего этого вмешиваться мне не стоило, пусть даже я и видела все эти муки и корчи несчастного. Я не могла прекратить его страдания – отчасти потому, что не обладала полнотой данных. Я пока что не понимала, что представляет собой это создание, через что ему довелось пройти. Под тем, что походило на боль, вполне мог крыться экстаз – остатки человеческих сновидений, приносящие утешение. Потом мне в голову пришло, что, возможно, причиной метаморфозы стало то, что этот член экспедиции принес в Зону Икс. А что принесла с собой в Зону Икс я? И как это может повлиять на мою трансформацию?