Книга Роддом или Неотложное состояние. Кадры 48-61 - Татьяна Соломатина

— Ну да. Чего здесь нелогичного?

— Всё логично. Всё очень и очень логично, Оксана Анатольевна. Для случая индуцированной истерии. Видимо, твоя Иванова — натуральный альфа-самец, не смотри, что самка. Истеричная альфа-особь, которая даже тебя — тебя! — смогла вплести в свой бред.

— Да какой же бред?! Какая индуцированная истерия, если все натурально так срали и блевали?!

— Конечно, натурально. Как же ещё! Если подкрутить тонкие настройки — вегетатика ещё и не такое выдаст! А уж если доктора идут на поводу. А как не идти? Мы все ужасно запуганы страшной-престрашной санэпидобстановкой. Нас очень хорошо в школе учили.

— Да с чего ты решил…

— Оксана Анатольевна, ты сама меня на эту мысль навела. Именно ты упомянула об эхолалии. Твоя настороженность только поспособствовала этой вспышке. Только не холеры, а именно что истерии. А теперь идём в отделение.

— Все? — уточнил Ельский.

— Ну, ты не ходи. Младенцы все эвакуированы. Чего тебе с бабами делать? А вот начмед — милости прошу к нам. Как ответственный за весь этот балаган.

У изолятора Оксана Анатольевна настаивала на надевании масок. А то и полного обмундирования для чумного блока. Тут уж даже Родин посмотрел на свою жёнушку с некоторым волнением.

— Оксан, напомни-ка мне путь передачи холеры?

— Фекально-оральный.

— Молодец! Садись, пять! И если мы не собираемся пить тот…эээ… «рисовый отвар», и засовывать чужие, неизвестно где побывавшие пальцы в рот! — Тут он ещё раз очень выразительно посмотрел на любимую супругу. — То и контакт с пострадавшей нам не страшен.

До потери тургора и реального обезвоживания пациентке Ивановой было далеко-далеко. Она действительно оказалась страшной болтушкой. Патологической. И натурой весьма тревожной. После родов-то женщина и так… А тут ещё на характер легло. И ещё немаловажный факт анамнеза выяснил старый дотошный дружище Святогорский. Бабушка пациентки Ивановой умерла от холеры. Вошла в число тех самых семерых «счастливчиков», сгоревших от обезвоживания в Одессе в 1970 году. Заболело сто двадцать шесть человек — умерло семеро. Понятно, что напуганная с детства сказкой о страшной-страшной холере, ударенная гормонами во время родов и попросту переев каши, которую она запила двумя литрами кефира, — родильница так накрутила себя и всех вокруг!..

Через два часа психопрофилактических бесед Святогорского с дамами первого этажа обсервационного отделения «вспышка холеры» была подавлена в зародыше.

— А пищеблок никогда не помешает перетрусить, проверить актуальность санитарных книжек и соответствие технологических процессов стандартам! — Резюмировал Святогорский.

Он сидел в кабинете у Оксаны и пил кофе. С коньяком. Заведующая другая — традиция та же. Оксана Анатольевна забилась в кабинет от стыда. Надо же, как она попала! Как она позволила вплести себя в индуцированную истерию! Как не заметила очевидного!

— Ты — женщина. И этим всё сказано, — «успокоил» её Аркадий Петрович. — Хорошо, что твой муж — начмед. Будь это посторонний тебе в койке человек — по головке бы за такое не погладил.

— Прекрати! Я тебя умоляю, Аркадий Петрович!

Святогорский добродушно усмехнулся.

— Ладно, это говорю я! Ласково. И так говорит вся больница. Только не так ласково. А впрочем, пусть говорят. Так и о Таньке Мальцевой говорили. Она — заведующая. Любовник — начмед. Прикрывает всю жизнь. И сейчас о ней так говорят. Она — главный врач. Любовник… Тьфу ты! Уже муж — замминистра. Разумеется, прикрывает.

Он немного помолчал.

— И потом. А что плохого в том, что тебя прикрывают, покрывают… И что там ещё? Право на ошибку имеет каждый. И совершает эти ошибки. Другое дело — какая это ошибка. И как за неё бьют. Твоя ошибка — просто забавная. Без последствий. А вот то, что натворил наш Скумбриевич…

Аркадий Петрович нахмурился.

— В общем, из двух заведующих порке сегодня подлежишь явно не ты. Полагаю, соверши ты такую грубую злую глупость, как Анатолий Витальевич, Родин бы тебя не пожалел. Будь ты сто раз жена.

— Панин Таньку никогда не жалел. В профессии…

— Да и не только в профессии. — Добавил Святогорский.

Он поднялся.

— Ладно. Пойду я. У меня бабы в ОРИТ. Да и боевую готовность всех подразделений надо проверить. А то плановых завтра в два раза больше обыкновенного.

Оксана Анатольевна снова покраснела.

* * *

Родин сидел за столом в своём кабинете. Он уже немного успокоился. Точнее — его выбило из колеи поведение Оксаны. Её излишнее нервное возбуждение на предмет не такого уж и военного случая, как диагностическая ошибка. Её излишняя вовлечённость. Андриевич принимал мрачность начмеда на свой счёт. И был, конечно же, прав. Процентов на восемьдесят.

— Скажи мне, Анатолий Витальевич, какие зелёные человечки нашептали тебе, что вот это вот так называемое «естественное кесарево» допустимо в принципе, и, тем более, допустимо в стенах нашего лечебно-профилактического учреждения?

Сергей Станиславович поднял на заведующего патологии взгляд. Никаких солнечных зайчиков. Сейчас рыжим Родиным можно было заколачивать костыли в сочленения рельс.

— Я… Я хотел сделать что-то полезное. Что-то новое. Для привлечения клиентов. В родильный дом, конечно же. В родильный дом.

— Тебе стало мало практически монополии на УЗИ-исследования? Ты там навербовал себе этих несчастных лохушек, у детей которых в лучшем случае будет растяжение паравертебральных артерий — и соответствующих ситуаций, а в худшем — детский церебральный паралич во всём его многообразии? Что-то новое?.. А старое ты забыл? Работы Ратнера. И потом. Какого ты полез с этим мудацким «новым», не поставив в известность начмеда?!

И тут вдруг Скумбриевича прорвало. Он вскочил и, бегая по кабинету, стал вопить о том, что именно он сразу же заслуживал места заведующего патологией. Или хотя бы обсервацией. А полезли люди со стороны — непрозрачный намёк на Родина. И молодые любовницы людей со стороны, — ещё более непрозрачный намёк на Оксану Анатольевну.

Сергей Станиславович неожиданно успокоился. Всё как всегда. Всё по местам. Обиды и обидки. Желание просочиться наверх. Просочиться, проскочить, перепрыгнуть. Не работой. Не ежедневным тяжёлым трудом. Не заботой о… Но не по детским головам же! Ни в коем случае не по детским головам!

Если прежде он собирался всего лишь как следует вздрючить Анатолия Витальевича. Объявить ему выговор. Запретить любые эксперименты. То теперь, во время этой истеричной песни ущемлённого самолюбия, у него в голове образовалось совершенно холодное, абсолютно рассудочное решение: Виталий Анатольевич Андриевич попросту не имеет права заведовать отделением. Он не признаёт ошибок. Не учится на них. Он только ждёт следующей лазейки. Он в целом не в теме. Андриевич, с трудом выполнявший самое обыкновенное стандартное безопасное в целом кесарево — и вдруг экспериментатор!.. И Родин написал докладную на имя главного врача. Как раз во время концерта Анатолия Витальевича. Не особо прислушиваясь. С какого-то момента.