Книга Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк

Посмотрел он на меня, не скрываясь, цыкнул так сквозь зубы:

— А ничего. Знал бы, как маломерком обзываться.

— За маломерка пулю? — подивился я. — А на разбой зачем пошел? Глупо. Из-за трёх десяток… Понимал же, что сядешь.

— Сяду и сяду. Чего тянуть-то? — потом усмехнулся по-взрослому: — А ты, значит, опять с душевным разговором зашёл? Гнида ты, худшая из всех. Жалко, что ты его не пристрелил. Как раз оба бы и схлопотали.

Опустился я на стул, слова подбирая, но так ничего и не отыскал. Вызвал конвойного.

Шмалько в дверях обернулся:

— А меня в тот раз после ареста в камере били. Прослышали, что вам помогал. В карты играли, а на кону — чья очередь ментовскую «шестерку» метелить. И на зоне опустить грозились.

— Будя молоть. Р-руки за спину! — Конвойный вытолкнул Шмалько наружу и закрыл снаружи дверь.

Вот тогда я всё для себя понял.

Ведь я как? Понравился пацан, чего не пособить? И сам себе умилялся: вот какой дядя добрый. Вроде получилось приручить. Значит, психолог! А потом вроде не срослось. Опять же не виноват. Обстоятельства. А то, что в искалеченной жизни этого пацана я, может, последним человеком оказался, кто остановить его мог, кому он поверил, — об этом я думал?! Хотя, пожалуй, думал. Только когда усилия особые потребовались, на это меня не хватило. Вот и выходит, что судьбой своей он в первую очередь мне, добренькому дяде, обязан. — Кольцов скрипнул зубами. — Нельзя, оказывается, добро творить между делом.

— О чем и говорю! — охотно согласился Завистяев. — Наше добро — грамотно делать свою работу. Раскрывать, выявлять и сажать. Без всяких антимоний. За это нам и зарплата положена.

Сашка упруго вскочил, вытянулся. В кабинет входил начальник следственного управления полковник Шурыгин.

— Ужин после битвы? — Шурыгин прошелся взглядом по уставленному столу. — Потом чтоб всё за собой убрать!.. Значит, сообщаю, новым руководителем следственной бригады назначается… — Он сдержанно кашлянул, давая тем понять, что решение не его. — Завистяев.

— Есть такое дело — принять дивизию! — браво выкрикнул Сашка.

— Завтра с планом работы ко мне, — хмуро осадил неуместную веселость следователя Шурыгин. Он остановился взглядом на ссутулившемся Кольцове, замешкался, но, так ничего и не добавив, вышел.

— Не унывай, Георгич, пробьемся! — Сашка приобнял Кольцова. — И о пенсии думать забудь. Мне ценные кадры нужны. Но только чтоб отныне без закидонов. С утра на обыска поедем. Там живая работа. Не до рассусоливаний будет! А со Шмалько этим себя не гноби. Такая, стало быть, планида его: по зонам да по тюрьмам. Ещё, небось, и в кайф.

— Да нет в этом никакого кайфа! — Кольцов сбросил с плеча покровительственную руку, пошёл к выходу. У двери задержался:

— Повесился Андрюшка через день в камере. Недоглядели.

Он вышел.

— М-да, выработался мужик, — сожалеюще процедил вслед Завистяев. — Боюсь, не потянет.

Коновальчук собрался возразить, но сдержался — кто ж станет спорить с новым начальством?

Чудачок

Из цикла «Журнал учета происшествий»

Следователь Ханский — натура деятельная, неугомонная. По утрам его рослая породистая фигура начинала мелькать в отделе милиции ещё до прихода начальника РОВД полковника Бойкова, который, страдая бессонницей, в свою очередь, появлялся в дежурной части не позже восьми утра.

И когда в девятом часу вечера усталый полковник — фронтовик в последний раз проходил по коридору, из кабинета с роковой цифрой «тринадцать» всё ещё разносилась бодрая чечётка разбитой пишущей машинки «Москва»: неутомимый Ханский являл миру очередное обвинительное заключение.

В отделе Вадим Викторович Ханский был фигурой приметной: в стрельбе из пистолета ходил в первых, в лыжных гонках и беге по пересечённой местности уступал только гаишнику Шурику Гейне, призёру области по милицейскому многоборью; на его счету значилось вооружённое задержание.

И всё-таки один изъян в безупречной его репутации имелся: следователь Ханский, по определению начальника следствия майора Чекина, был клиническим лоботрясом.

Броуновское движение, о котором Вадим по причине прогулов в средней школе имел смутное представление, тем не менее, самым решительным образом сказалось на его характере. Оно бурлило и клокотало в нём с энергией вулкана, который пробуждался одновременно с самим Ханским. А потому Вадим Викторович не выносил однообразия.

Едва присев утром за рабочий стол, вспоминал он о массе незаконченных накануне, совершенно неотложных дел и, подброшенный изнутри, мчался по кабинетам.

И хотя одноэтажный райотдел был не слишком велик — не Кремлёвский дворец съездов, — найти после этого вдохновенного Вадима было затруднительно, чтобы не сказать маловероятно.

Да никто его, по правде сказать, и не искал. Как говаривал майор Чекин, кому он, зараза, нужен? Дела-то худо-бедно тянет, а с паршивой овцы… Вот именно.

Одно могло удержать легкомысленного Вадима на рабочем месте: хорошенькая потерпевшая или, ещё лучше, — обвиняемая. Но такая удача благодаря предусмотрительности начальника следствия ему выпадала нечасто. Потому на портрете Дзержинского, что часами томился в одиночестве в тринадцатом кабинете, установилось, по наблюдениям начальника ОБХСС Трифонова, унылое, укоризненное выражение лица.

Лишь к концу дня, когда все остальные с нетерпением принимались подгонять минутную стрелку, бодрый и энергичный Ханский подтягивался к своему кабинету. Тогда-то и возникал жизнеутверждающий дробот, что, подобно походному маршу, провожал по домам утомлённых сотрудников.

Новому следователю майору Усыгину, надо признать, здорово не повезло. Потому что, когда, подстриженный, подглаженный, поскрипывающий и благоухающий, прибыл он в райотдел для представления начальству, единственное свободное место оказалось как раз в коварном тринадцатом кабинете.

Начальник отдела Сергей Иванович Бойков, узнав о предстоящем пополнении, погрузился в тягостные раздумья. О новом сотруднике было известно, что работал, и успешно, в кадрах. Котировался на выдвижение. Но неожиданно для всех подал рапорт о переводе в низовое отделение, в следствие, где никогда прежде не работал.

Предпенсионник Бойков, тёртый аппаратчик, заподозрил, что под видом следователя в отдел забрасывают кандидата на его должность с задачей набрать компромат на нынешнее руководство. Потому вновь прибывшего встретил несколько настороженно. Подле Бойкова, нервно потирая руки, ёрзал начальник следствия Чекин — его самого, как вши Мазепу, заедали сомнения.

— Так почему вдруг решили?.. Говорят… э… Вы сами… — поинтересовался Бойков, старательно сохраняя любезность на лице.

— Сам! — радостно подтвердил новичок. — Захотелось на землю. К народу поближе. Чтоб своими руками эту нечисть… Ну, вы меня, конечно, понимаете?!