Книга Дорога ветров - Диана Уинн Джонс

В каюте Йинен приподнялся на локтях и потрогал огромную налитую болью шишку у виска. Он был готов поклясться, что кто-то его растолкал и велел вставать. Однако он был один и лежал в пропитавшихся водой одеялах.

— Брр! — поежился он.

Он чувствовал, как «Дорога ветров» кренится и содрогается, и пытался понять, откуда берется это ужасное неуклюжее движение.

Дверь каюты распахнулась, ударив о плиту, и на Йинена хлынул поток грязной воды, промочив его до нитки. Он посмотрел на задравшуюся кверху палубу — и увидел две пары поскальзывающихся ног и воду, плещущуюся вокруг них. «Боги! — подумал он. — Сколько же мы черпаем воды!»

Подумав это, он встал и полез из каюты.

Первое, что он увидел, — это прекрасную голову породистого серого коня, который пролетел мимо, среди дождя и брызг. Жеребец тут же исчез, словно мчался быстрее, чем плыла «Дорога ветров». Йинена окатили струи дождя, и он ахнул. Дождь хлестал, словно кнутом. Он едва мог различить съежившихся и продутых ветром Митта и Хильди, не говоря уже о женщине, которая стояла на коленях на корме позади них. Йинен смог только разобрать, что у женщины длинные рыжевато-золотые волосы, которые рвет и треплет ветер. Он увидел, как она помогает Хильди с парусом, — или так ему показалось, а потом он заметил, что женщина толкает румпель, который изо всех сил тянет Митт. Из-за дождя Йинен плохо соображал, но потом понял, что незнакомка указывает ему на рундук, в котором находится помпа.

— Да, конечно, — сказал ей Йинен.

Он все еще до конца не опомнился, но откинул крышку, снял со шпигата[2]брезент и начал откачивать воду.

Шторм бушевал еще час или больше. Йинен все качал. Он не надеялся выкачать всю воду, которую зачерпнула яхта, просто делал все, что мог, чтобы «Дорога ветров» не затонула. Порой ему становилось обидно, как иногда бывает обидно в дурном сне, что леди на корме не желает помочь и ему тоже, хоть он и понимал, что ей хватает забот с Миттом и Хильди. А порой ему казалось, что мужчина с носа мог бы вернуться и подсобить ему. Он понимал, что думать так — значит проявлять неблагодарность. Мужчина несколько раз не дал «Дороге ветров» перевернуться, к тому же он отгонял коней. Но у Йинена так болели руки!

Наконец рев и грохот начали стихать. «Дорога ветров» уже больше не взбиралась и не спускалась, а только подпрыгивала и дергалась. Спустя какое-то время волны уже стали разбиваться о ее нос, почти не перехлестывая через борта. Они плыли в странном коричневом свете. Дождь лил с каким-то шипением и, казалось, еще больше приминал бурное море. А потом и дождь прекратился. Продолжавший качать Йинен вдруг взмок.

— Мы справились! — воскликнула Хильди. — Все позади.

И как раз в эту минуту Йинен услышал хлюпанье, говорившее о том, что в трюме воды почти не осталось. Он был рад выпрямиться.

Прямо впереди по курсу сияло ослепительное солнце, висевшее над самым морем. Штормовые тучи образовывали над солнцем жирную черную черту, которая стремительно уменьшалась. Стало жарко. С палубы «Дороги ветров» начал подниматься пар, и на ней стали образовываться кристаллы соли, похожие на изморозь. Треугольничек паруса обвис. Повсюду валялись перепутанные снасти, а яхту качали такие мощные и крутые волны, каких Йинен и Хильди еще никогда не видели. Митт знал, что такая качка бывает в океане. Он оглянулся назад, на крохотную, покрытую солью фигурку Либби Бражки и оглядел море. Берега нигде не было.

Хотя все они были ослабевшими и дрожали, но принялись разговаривать и смеяться чрезмерно громкими охрипшими голосами, рассказывая друг другу, что каждому из них показалось самым страшным. Йинен сказал, что для него это было мгновение, когда он увидел, что прямо на него летит гик. Хильди призналась, что больше всего ее напугали кони.

— Нет, — возразил Митт. — Хуже всего было, когда яхта впервые попыталась перевернуться, как раз перед тем, как мы увидели того человека.

— Я тоже так думала, пока нас не окружили кони, — отозвалась Хильди. — И я старалась убедить себя, что они мне просто кажутся из-за того, что я так напугана и устала. Но я все равно знала, что они есть.

— Я видел одного совсем близко, как раз перед тем как Либби Бражка велела мне встать к помпе, — сказал Йинен. — Ну и быстро же они скакали!

— Эй, послушайте! — воскликнул Митт, — но мы же все не сошли с ума, правда?

— Конечно нет, — ответил Йинен. — Либби Бражка сидела позади тебя и помогала тебе управлять яхтой, а Старина Аммет стоял на носу, не давая «Дороге ветров» утонуть и отгоняя коней. Я видел обоих.

Хильди встревожено посмотрела на огромный лиловый синяк у Йинена на лице, а потом — на крошечную, покрытую солью фигурку Либби Бражки на корме.

— У меня не было возможности оборачиваться, но разве она не слишком маленькая?

— А Старину Аммета должно было смыть той самой первой большой волной, — отозвался Митт и с трудом залез на надстройку, чтобы это проверить.

Ему была видна охапка побелевшей соломы, которая плавно поднималась и опускалась на носу. Он пополз вперед, едва решаясь верить своим глазам.

Вопреки всему, Старина Аммет по-прежнему был на месте — и чудесным образом не потерял ни единого колоска, вплетенного в его тело. Вокруг него обмотались ленты водорослей, они запутались в его пшеничных волосах, словно море вернуло ему все украшения, только сперва покрасило их в зеленый и коричневый. А на его шее висела растрепанная гирлянда из пшеницы, лопнувших виноградин и поникших цветов.

— Идите и посмотрите-ка на это! — заорал Митт.

Они предоставили «Дороге ветров» плыть самостоятельно и стали шеренгой, в парящей на солнце одежде и глядя на Старину Аммета и его праздничную гирлянду.

— Думаю, нам следует поблагодарить его и Либби Бражку, — сказала Хильди.

Митта такая мысль сильно смутила, но он заставил себя проворчать: «Спасибо вам, сударь», — вместе с Хильди и Йиненом. А потом они повернулись и сказали Либби Бражке: «Спасибо вам, сударыня». В конце концов, они ведь собственными глазами видели Старину Аммета.

А потом Хильди начало трясти. Митт знал, что ей нужно. Он перебрался через намокшие одеяла в каюте и принес бутылку арриса. Сначала он заставил Хильди и Йинена сделать по доброму глотку, а потом выпил и сам. И они втроем стояли у румпеля, брезгливо фыркая и корча жуткие рожи.

— Мерзкий вкус, да? — сказал Митт. — Но погодите минуту. Внутри будет какой-то такой «бум!», а потом даже в ушах станет тепло.

«Бум!» был. И они почувствовали себя настолько лучше, что достали пироги и жадно на них набросились. Руки у них во время еды тряслись, пальцы были белые, сморщенные и покрытые волдырями — даже у Митта, который в мастерской Хобина немного растерял свои мозоли.

— Я не смогу сидеть на румпеле всю ночь, — устало призналась Хильди.