Книга Томек в стране фараонов - Альфред Шклярский

Весами добра и зла заведовал Анубис, только вместо головы шакала Салли увидела спокойное лицо Вильмовского. У записывающего приговор Тота было лицо отца Салли, господина Аллана. Томек с серьезным видом кивнул им, затем приветствовал уважаемый трибунал и протянул на ладони свое сердце, уста и глаза. «Это первый этап суда, – подумала Салли. – Все, что за свою жизнь он слышал, видел и думал, было чисто и благородно. Сейчас начнет оглашать длинную декларацию своей невиновности».

– Я удалил из себя свои грехи.

– Я не грешил против людей.

– Не обворовывал бедных.

– Не отравлял.

– Не убивал.

– Не подсылал убийц.

– Не сделал никому зла.

– Я чист, я чист, я чист, – повторил Томек, а Тот и Анубис улыбались ему.

Затем трибунал начал допрос. Проверяли, говорит ли путник правду. Его сердце положили на одну чашу весов, а на другую – символ богини Маат, перо. Салли задрожала. Чаша колебалась то в одну, то в другую сторону. Когда же перевесила чаша с пером, чудовище, называемое Ам-Муту, или Пожиратель мертвых – с мордой крокодила, головой и передней частью туловища льва и с задней частью гиппопотама – широко отворило ужасающую пасть.

В эту минуту Томек развязал узелок и поднес то, что там было, Озирису. В сиянии свечей сверкнула фигурка фараона. Озирис триумфально поднял ее.

Чаши весов дрогнули и выровнялись. Озирис встал и торжественно провозгласил путника «оправданным». Тот с лицом старого Аллана подвел Томека к Озирису. Вместе с Салли они посмотрели ему в лицо и обомлели. У Озириса было лицо Смуги. Он многозначительно приложил палец к губам, веля им молчать.

– Ты имеешь право пребывать в благословенных Полях Яру, чтобы жить там вечно и счастливо.

Салли проснулась, с облегчением вздохнула, увидев Томека рядом. Она пересказала свой сон за завтраком, ночное видение засело в голове молодой женщины, буди-то тревогу.

– Очевидно, Озирис к нам расположен, – улыбнулся Томек.

Однако Новицкий не разделил его веселья:

– Сны бывают, как предчувствие. Может, это предостережение?

– Ну, ты был всегда чертовски суеверен, – уже открыто рассмеялся Томек.

– Ой, не шути, братишка! Озирис – важная персона, – заметил Новицкий не то шутя, не то серьезно.

– Чем мы сегодня займемся? – быстро сменила тему Салли.

– Мы кое-что обещали нашему мальчику, и он это заслужил, – напомнил Новицкий. – Хотя с другой стороны… признайся, Томек, не свербит тебя, чтобы нанять с десяток арабов и где-нибудь в уголке покопать? Так забавляются все здешние европейцы. А вдруг найдем какую-нибудь древнюю гробницу и назовем ее именем Салли…

– Не шути, капитан, сам ведь говорил, что такими вещами не шутят.

– Да говорил, говорил, – отбивался Новицкий. – А ведь мы с тобой, братишка, были бы первыми поляками, ищущими здесь сокровища.

– Хватит пока приключений, подождем отца и Смугу, – твердо сказал Томек. – Давайте-ка выберемся в Мединет Хабу, в эту коптскую деревню. Вы не забыли, что нам дали рекомендательное письмо к одному ее жителю? Знакомому того коптского священника, которому Патрик оказал в Каире такую ценную услугу? Может быть, что-нибудь узнаем? Во всяком случае, ничего лучшего, особенно для Патрика, нам не придумать, – заключил Томек.

Если бы только он мог знать, как скоро эти слова подтвердятся с точностью наоборот.

– Ну что ж, решили, так решили. У тебя, братец, есть голова на плечах! А я и забыл об этом письме, – сдался Новицкий. – Мне бы лишь не ползти на вершины, а так я с вами.

– Ты, как лакей, Тадек, и не можешь много разговаривать, – весело засмеялся молодой Вильмовский.

– Ой, братишка, не дразни меня, – ответил на то моряк и, намекая на сон Салли, шутливо добавил: – А то на другой берег не перевезу.

Отдых, чувство дружеской общности, мягкое сияние утреннего солнца отодвинули в прошлое напряжение недавней борьбы с безжалостной стихией. Им хотелось вдоволь насладиться наступившей разрядкой, и они выбросили из головы все тревожные мысли. Лишь Салли не оставляло внутреннее беспокойство. Все еще находясь под впечатлением сна, она не могла удержаться от напоминаний о необходимости соблюдать осторожность. Тем более, что сама она решила остаться в лагере, чтобы привести в порядок свои заметки.

– Милая ты моя голубушка… Да от нас все как от стены горох, ты ведь и сама в этом убедилась.

Новицкий со смехом комментировал предупреждения Салли, когда в их лагере появился Беньковский. Он приехал проститься. По этому случаю все планы были отодвинуты в сторону: беседа с интересным гостем была важнее. Новицкий вернулся к теме, которую раньше они, как он выразился, только «начали», и задал вопрос археологу:

– А вы здесь, на раскопках, наверное, первый поляк?

– Один из первых, – поправил Беньковский. – Первым был граф Михаил Тышкевич.

– Опять аристократ, – скривился Новицкий.

– В 1861 году он вел раскопки в Карнаке. Нанял 60 крестьян, сам сидел в плетеном кресле под зонтиком, следил, чтобы землекопы ничего не украли.

– Ну и лентяй, – Новицкий никак не хотел распроститься с нелюбовью к аристократам.

– Но ему пришлось быстро свернуть свои дела, как раз в это время ввели правило, что нужно получать официальное разрешение на раскопки.

– Что-нибудь он раскопал? – заинтересовался Томек.

– Так, мелочи: алебастровую статуэтку Изиды, чернильницу, несколько скарабеев, деревянную шкатулку, золотое кольцо…

– Одним из первых поляков, подошедших к Египту с научной точки зрения, был Юзеф Сулковский, – сказал Томек. – Он первый египтолог – выходец из нашей отчизны, так ведь?

– Ах, господи, – вздохнул Новицкий, – когда придет время для поляков, которые смогут трудиться под собственным знаменем, во славу своего края, а не на чужой службе.

– Вы верно сказали, – поддержал его Беньковский. – Только ведь мы, поляки, и на чужой службе работали для Польши…

На минуту все трое задумались. Потом Беньковский продолжил:

– А вы знаете, что в австро-венгерском посольстве в Каире работают двое поляков, Антоний Стадницкий и Тадеуш Козебродский. Помогают они, чем могут, своим соотечественникам. Благодаря их связям здесь, в Египте, сделал блестящую карьеру молодой археолог Тадеуш Смоленьский.

– Не слышал о таком, – заинтересовался Томек.

– В Египет он приехал в 1905 году поправить здоровье и, благодаря поддержке наших дипломатов, его взял к себе сам Гастон Масперо. Он быстро достиг выдающихся результатов. Масперо считал его одним из самых талантливых среди своих сотрудников. К сожалению, в 1909 году болезнь легких его унесла.

– Не везет, так не везет, – вздохнул Новицкий. – Мало того, что взъелись на нас соседи-захватчики, так еще и хворобы разные утаскивают на другие материки и уничтожают там самых лучших…