Книга Дом шалунов - Лидия Чарская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все идет отлично! Скоро ваш мальчик будет танцевать!
Гогина няня неотлучно находилась при больном с утра до вечера. Чаще всего тут же у его постели был и сам Гога. Он занимал больного, играл с ним, всячески стараясь его развлечь.
Раза три в день навещали Котю и остальные пансионеры. Но Александр Васильевич не особенно радовался их приходу. Они так шумно изъявляли свою радость больному по поводу его выздоровления, что добрый директор очень опасался, как бы мальчики своим шумом не надорвали слабого еще здоровья Коти. Но доктор успокаивал его, говоря, что страшный исход уже миновал и что больше нечего опасаться, а потому присутствие мальчиков у кровати больного не может принести вреда. Котя поправлялся.
Однажды мальчик проснулся посреди ночи. Свет лампады скупо озарял его комнату. Котя приподнялся на локте и увидел кого-то, сидящего в кресле подле его постели.
– Гогина няня, это вы? – тихо окликнул он.
Но это была не Гогина няня, а кто-то другой, чуть видимый в полусвете комнаты…
Котя пристально вгляделся в лицо женщины, сидевшей у его кровати, и вдруг радостная улыбка озарила лицо мальчика.
– Это ты! – воскликнул он счастливым голосом и протянул ручонки к женщине с печальными глазами и красивым лицом. – Ты опять пришла ко мне!.. Я так давно тебя не видел. Почему ты долго не приходила?… Мне было так грустно и печально без тебя!.. Я чуть было не забыл твою песенку… Но не бойся, я снова ее вспомнил, – лепетал в каком-то радостном полузабытье ребенок.
И среди тишины ночи зазвенел его нежный, слабый голосок:
Утро синеет лучистое
В пышном уборе своем,
Солнце встает золотистое
Там, за зеленым холмом…
И вдруг замолк. Другой голос, голос его милого видения тихо-тихо запел над его головой продолжение песни:
Небо безбрежное, ясное
Светится там высоко,
Но и во время ненастное
В сердце светло и легко!
Ты мое солнышко жаркое,
Ты мой серебряный луч,
Утро весеннее яркое,
Ясное утро без туч!
Мальчик мой, крошка прелестная,
О, как люблю тебя я!
Пташка моя поднебесная,
Радость, утеха моя!..
При последних звуках печальные глаза наполнились слезами… Мягкие нежные руки обвили голову Коти и прижали ее к груди…
Мягкие нежные руки обвили голову Коти и прижали ее к груди…
– Ах, как хорошо мне! – прошептал мальчик и сам прижался к молодой женщине. – Ты и прежде приходила ко мне, но никогда я не видел тебя так ясно и близко… Скажи мне, кто ты?
– А сам ты разве не вспомнишь этого, милый мой? – ответил ему нежный, чарующий голос, и мягкие руки нежно коснулись его стриженой головки. – Постарайся вспомнить, милый… Разве ты не помнишь маленькую розовую комнатку и две детские постельки у стены…
– Ах, помню! – неожиданно обрадовался Котя. – На одной голубое, на другой лежит красное одеяльце…
– А еще что, милый?
– Барашек на одной… Беленький, мягкий… И потом мальчик… А у постельки ты…
– А как я называла тебя?… Не вспомнишь ли, милый?
И все нежнее и нежнее мягкие руки сжимают в своих объятиях Котю… Печальные глаза, как две огромные звезды, горят перед ним жгучей радостью, счастьем и тревогой. Мучительно напрягается теперь мысль мальчика… Он морщит лоб от усилия… Дышит тяжело, бурно… Хочет и не может вспомнить…
– Миколка… – шепчет он. – Нет, не то!.. Котя… Тоже нет… Николай… Нет… нет, не вспомнить! – почти с отчаянием шепчет он и с мольбой смотрит в печальные глаза своего милого видения.
И вдруг точно шелест ветерка проносится по комнате:
– Ника! Милый, маленький Ника! Птичка моя! – произнесла взволнованным голосом молодая женщина.
– Мама! – неистовым криком вырывается из груди Коти. – Мама! Мама моя!
И он точно летит с поразительной быстротой прямо куда-то в бездну. Нежные руки подхватывают его, сжимают в своих объятиях, приводят в чувство… И когда через минуту Ника снова приходит в себя, горячие поцелуи градом сыплются на его лицо, шею и руки, и нежный голос мамы шепчет, вздрагивая от затаенных слез:
– Ника! Птичка моя! Ника, радость моя! Наконец-то я нашла тебя!.. Сам Господь вернул мне тебя, ненаглядный, родной, маленький Ника!
И мать с сыном замирают в объятиях друг друга.
Заключение
В то утро морозного зимнего дня рыцари поднялись чуть ли не с петухами. У всех были торжественные и печальные лица. Все ходили на цыпочках и говорили шепотом. Сегодня был особенный день в Дубках: уроков не готовили, но и не проказничали и не шалили. Даже не ели ничего за завтраком и ни разу не раздразнили Кар-Кара, что являлось уж совсем необычайным явлением в жизни пансионеров, полной шума, волнений и проказ. Видно было по всему, что готовилось что-то исключительное и необычайное в этот день.
К двум часам к крыльцу подали сани, а через десять минут из сеней вышел Александр Васильевич с обеими племянницами, за ним оба гувернера и все рыцари Дубков в теплых валенках и полушубках. Мальчики встали вдоль дорожки, ведущей от крыльца к саням. Женя присоединилась к ним, Маруся же осталась на крыльце с дядей, Жирафом и Кар-Каром.
Все глаза устремились на дверь.
И вот в дверях появились пансионские служители, Мартын и Степаныч. Они несли к саням два чемодана и какие-то свертки. За ними Авдотья с помощью Гогиной, а следовательно, и Никиной, няни тащила тяжелую корзину с дорожными и съестными припасами. Все это пронеслось мимо мальчиков и быстро исчезло в санях.
Снова отворилась дверь. На крыльцо вышла Екатерина Александровна Владина с обоими сыновьями – Гогой и Никой.
Госпожа Владина уезжала в Петербург и увозила мальчиков с собой. Обретя своего ненаглядного потерянного Нику, которого она более шести лет считала умершим, она ни за что не хотела более расставаться с ним. Дальнейшее же пребывание Гоги в пансионе господина Макарова тоже являлось теперь лишним. Благородный маленький Ника лучше всякого другого исправления подействовал на Гогу своим примером. Гога исправился и самым неожиданным образом стал другим, благодаря самоотверженному поступку своего брата.
Когда госпожа Владина, Ника и Гога появились на крыльце, директор и все присутствующие толпой окружили их. Все наперерыв ласкали Нику, жали руку его матери и Гоге, просили навестить Дубки, писать и не забывать старых друзей.
Особенно горячо простился с Никой сам директор. Он перекрестил мальчика дрожащей рукой и произнес взволнованно:
– Всю жизнь оставайся таким, какой ты теперь, и ты дашь этим огромное счастье своей матери!
