Книга В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

Они страшно далеки от мысли, что мертвы. Посмотришь, как они шагают — такие серьезные, надутые, будто все время были живыми и будут жить вечно, — так смех душит.

Смотрите, как они приветствуют друг друга, как говорят друг другу «простите», «нет, только после вас», сосут напитки через соломинку, говорят «плачу́ я», «да что́ вы!», «я этого никогда не допущу!», «не за что», «пожалуйста»; смотрите, в каких экипажах разъезжают, как щедро раздают друг другу поклоны и приветствуют снятой шляпой, и угрожают обратиться к кому следует; как они танцуют в толпе, как они идут в свадебной процессии, как они дерутся на дуэли, как купаются в море, как идут на войну; смотрите на них в театре, когда все эти мертвецы раскрывают рот и вместе смеются, долго, в полумраке лож, партера и галерки. И смотрите на площадь, заполненную демонстрантами: там одни мертвецы. Сколько-то лет они ходят, волнуются, кричат, плачут, влюбляются, делают зверские лица, а через семьдесят, самое большее — через сто лет возвращаются в свое нормальное состояние. Ни одного не останется стоять. Все без движения — поразительно, насколько неподвижны мертвые, — и все молчат.

Мертвая тишина.

Звезды продолжат свой ход точно по расписанию. Будут дни страшной духоты, поездки к морю, крики на пляже, будут дождливые дни, лужи на дорогах; будут зажигаться фонари по вечерам, будут листья на деревьях, заполненные народом трактиры, трамваи, трезвонящие на ходу, или что-то подобное. Но тем, кто заполнил площадь, о возвращении к живым можно забыть.

А раз так, чего же нам бояться смерти? Правильнее было бы бояться того странного явления, волшебного и призрачного, которое заключается во временности пребывания в живых. Но мы не боимся даже этого. Мы большие смельчаки.

XIII

Прошел год.

Какая толпа медленно движется вперед!

Вы когда-нибудь видели прилично одетых в черное господ — служащих, преподавателей, зажиточных, с наградами, — которые на открытом для всеобщего обозрения месте, положив на стеночку шляпу, трость и перчатки, подметают землю огромными метлами, как дворники; или начищают до блеска металлы, либо моют мраморные ступеньки и стеклянные или глиняные сосуды, либо разговаривают с камнями, не обращая внимания на прохожих, а эти последние, со своей стороны, нисколько не удивляются такому зрелищу?

Это посетители кладбища. Они приходят с букетиком цветов в руках, меняют воду в вазах, начищают латунные ручки, обрывают сухие листья, подметают мрамор на могилах; потом садятся и не знают, что делать дальше. Да и, по правде, делать-то больше нечего.

Но в день поминовения — какой праздник, сколько движения, сколько жизни! С самого раннего утра по широкой улице, ведущей к кладбищенским воротам, вы увидите такую длинную людскую процессию, что не поверите, будто Смерть способна ввергнуть стольких людей в траур; вот бесчисленная армия Родственников; специальные трамваи, с тремя или четырьмя прицепными вагонами, и длинные и старые поезда, возвращенные в строй по этому случаю, битком набитые Родственниками, с трудом пробиваются сквозь черную толпу, издавая пронзительные гудки, а вереница экипажей и автомобилей длиной в несколько километров, продвигается столь медленно, что кажется неподвижной.

Все несут цветы или свечи, или эмалированные железные венки, или фотографии в рамке. Продавцы хризантем, свечек и жареного арахиса, и нищие, готовые прочитать заупокойную молитву, кажутся обезумевшими. Они хотят, чтобы Покойников поминали очень пышно. Поэтому и набрасываются на Родственников и их Друзей, оглушают их, обступают со всех сторон, тащат в разные стороны, жестоко дерутся из-за них. Толстые цветочницы поднимают оглушительные воинственные крики, когда видят, как мимо проходят семьи в глубоком трауре.

Перед воротами Кладбища к общим крикам присоединяются и голоса нескольких девушек в траурном одеянии, которых увидишь ночью во сне — помрешь от страха; у них постоянно опущен взгляд, они трясут ящиками, набитыми монетами, прося пожертвовать что-нибудь на Души в Чистилище; а внутри кладбищенской ограды тут и там можно встретить монахов Доброй Смерти в капюшонах — они просят еще пожертвований на те же благородные цели помощи Душам в Чистилище. Пожертвования щедро поступают от тех посетителей — а таких большинство, — которые имеют некоторые основания считать, что их дорогих усопших прямо в Рай не примут.

Весь день тут невероятная толчея. Протолкнуться почти невозможно. Аллеи, лужайки, многоярусные колумбарии, сплошь обставленные длинными приставными лестницами, — все забито народом, все двери распахнуты, повсюду горят свечки под пристальным наблюдением целых семей, а черная река Родственников продолжает свой ход: кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то теряется, кто-то возвращается, кто-то зовет, кто-то бежит, кто-то взбирается по приставной лестнице, кто-то сидит на земле, кто-то читает молитвы, кто-то запевает Dies Irae[4]в длинных катакомбах из тысяч зажженных лампад. Шумные компании расходятся по лужайкам и раскрывают свертки со свечками. Это бедные родственники.

Вот статуи, по которым стекают капли дождя. Вот Голый Ребенок с Крыльями — он сидит и, глядя в небо, пишет гусиным пером в каменной книге. Вот Сложенные Руки. Вот Ангел Света, который, рассекая воздух мечом, смотрит на землю и поднимает факел к небу. Вот Разбитая Колонна. Вот Пронзенное Сердце. Вот Терновый Венец. А вот еще один Ангел Света, который, рассекая воздух мечом, смотрит на землю и поднимает факел к небу.

Рядом с мраморной доской какой-то человек в черном пальто с поднятым воротником молча стоит в карауле; в его облике было бы нечто воинское, если бы в одной руке он не держал зонтик, которым прикрывается от проливного дождя.

Проходя, все оставляют цветок у подножья статуи с непомерно большими руками, и все делают пожертвование в виде масла, которое подливают в огромную горящую печь, полыхающую круглые сутки. Она пламенеет за Всех.

Вот Эдельвейс и вот тетя Джудитта, одетые в черное. А вот третий Ангел Света, который, рассекая воздух мечом, смотрит на землю и поднимает факел к небу.

Так продолжается до ночи. Наконец сонм Родственников убирается и возвращается к своим привычным занятиям. Ежегодный прием закончен, мертвые остаются одни.

— Как тяжело было, — говорят они, — такой трудный день. Но все-таки, как хорошо повеселились, а? Лично нам это было нужно, и усилия наших родных не пропали даром. Сейчас у нас столько свежих цветов и столько горящих свечек, нам почистили от пыли надгробные надписи, надраили ручки, заменили стаканчики для цветов. Да. Теперь, при таком изобилии, как нам будет весело.

— Теперь, — добавляет какой-нибудь сентиментальный тип, — увидимся через год. Так мы были Дорогими Усопшими, стали Покойниками, а превратимся в Давно Оставивших Этот Мир. Как летит время, даже для нас!

На самом деле, именно это и составляет иерархию Мертвых. В течение какого-то времени они просто Дорогие Усопшие, чин, который обязательно влечет за собой титул «Бедный». Потом живые начинают забывать их, и они переходят в разряд Покойных, который дает право на титул «Добрая Душа». Проходит время, и воспоминание о Покойных становится все более смутным и далеким; они поднимаются еще выше в иерархии; они становятся Давно Оставившими Этот Мир, с правом украшать себя титулом «Почивший». Выше в иерархии нет никого. Из разряда Давно Оставивших Этот Мир переходят в Ничто.