Книга Возвращение Эмануэла - Клаудиу Агиар

И тут же его ручонка, ловкая и проворная, оказалась под столом и нажала кнопку звонка. Он кого-то вызывал. Действительно, из желтых занавесок, как фокусник в цирке, вышел мускулистый человек в солнцезащитных очках, в рубашке с завернутыми рукавами, принесший с собой кожаную сумку. Он поставил ее на пол около меня и в ожидании распоряжений остался молча и неподвижно стоять. Шеф наклонил стул назад, чтобы лучше прочесть документ, который вытащил из бокового ящика стола, затем повернулся в нашу сторону и обратился к пришедшему человеку:

— Этот креол нуждается в особом обслуживании, чтобы понять, — мы здесь не шутим.

Слегка повернув стул, он спокойно погрузился в чтение, как будто вокруг него ничего не происходило.

Только тогда я сообразил, что человек, вошедший с черной кожаной сумкой, был тот самый тип, который встретил нас с таким нетерпением утром, а потом, как товар, сверял со своим списком. Звучным, хорошо поставленным голосом он, в свою очередь, обратился ко мне, пытаясь склонить к признанию:

— Давай, признавайся во всем! Это самое лучшее, что ты можешь сделать.

Я посмотрел на шефа, продолжавшего читать, затем — на его подчиненного и почувствовал еще большее отчаяние. Признаваться в чем? Вновь повторил, что сказал правду. Всю правду. Мужчина сделал шаг к сумке и, наклонившись к ней, что-то стал вынимать. Я не разглядел, что именно, так как в этот самый момент смотрел на его шефа, читавшего ту же бумагу и утвердительно качавшего головой. Я даже успел обрадоваться, подумав, что шеф встал на мою сторону. Ведь, в конце концов, я действительно сказал только правду. Какая наивность!

Мужчина в темных очках, находившийся сбоку, странно уставился на меня и будто увеличился в размере. Это был уже другой человек. Правую руку он держал за спиной. Я вновь услышал его уверенный и уже утративший нотки сочувствия голос:

— Вытягивай руки перед собой!

Казалось, он говорит это не мне или все это только шутка. Конечно же, он вышел из-за штор, как из-за кулис, чтобы сказать мне что-то смешное. Однако его слова, возвращая меня к реальности, звучали все менее деликатно:

— Вытяни руки! Ты что, оглох? Давай, креол, обе — на уровне живота!

Вечно так! Всегда одно и то же: «всезнающий негр», «дерзкий негр», «вытяни руки», «хочу их видеть». Что мне было делать? Обладатель полированных ногтей, время от времени медленно вертящийся на стуле, утвердительно качающий головой, как бы говорящий «да», и его подчиненный, огромный, но с вкрадчивым голосом, просящий меня вытянуть руки, продолжали казаться персонажами из сновидения. Но в какой-то момент все же я понял, что слова, звучащие в тишине, действительно адресованы мне. Я моргнул один, два, три раза, и ничего вокруг меня не изменилось: опущенные шторы, тишина и голос, настаивающий на том, чтобы я вытянул обе руки на уровне живота. Человек в очках стоял в той же позе — с правой рукой, спрятанной за спиной. Что там было? Какая разница! Я решил подчиниться.

Человек в очках отдал новый приказ:

— Теперь смотри мне в глаза! Да, вот так, постарайся! Давай, крепко уцепись за мой взгляд!

Чем дольше я смотрел в его глаза, тем меньше я видел, потому что темные стекла не позволяли разглядеть зрачки этого странного человека. В нем было что-то наивное, инфантильное, и это создавало впечатление, будто происходящее — всего лишь детская игра, вроде пряток, в которые мы играли в Писи. Неожиданно в голове промелькнул образ Блондина, который однажды на шоссе повел себя похожим образом, показав мне свою ладонь, как будто это была карта. Однако Блондин сюда не вписывался. Здесь все было по-другому. И кроме того, люди, находившиеся рядом, хотели знать обо мне другие вещи. Все это мой мозг успел отметить за те секунды, которые понадобились, чтобы поднять руки ладонями вверх, как требовал человек в темных очках. У меня даже нашлось время подумать: может быть, он был прорицателем, одним из тех, кто обладает способностями предсказать судьбу по линиям руки.

Вспомнилось, как много лет назад цыганка прочитала по моей правой руке, что мне предстоит долгое путешествие. Из ее предсказаний сбылось и кое-что еще, впрочем, раньше или позже, обычно случающееся с любым человеком. Едва в сознании промелькнули эти воспоминания, как я доверительно открыл руки и теперь уже не могу точно вспомнить, слышал ли, как человек еще раз произнес: «Давай, крепко уцепись за мой взгляд», или же я сам про себя повторил его слова, внутренне иронизируя над этой сценой. Знаю только, что я собрал все силы, которые еще у меня оставались, и уверенно посмотрел в темные стекла его очков.

Вдруг как будто кто-то выстрелил в меня. Жгучая боль полыхнула, как вспышка молнии. Я почувствовал несколько сильных ожогов на ладони правой руки. Мгновенно такие же выстрелы обожгли левую ладонь. Настигший меня разрушительный огонь разорвал тело на куски и одновременно оставил его целым. Поскольку удары пришлись по ладоням, какое-то мгновение я был абсолютно уверен, что лишился их, а их кусочки рассыпались по полу. Я стал искать глазами кисти своих рук. Несмотря на то, что видел, как они кровоточат и кровь капает из рассеченной кожи, у меня было ощущение: больше они мне не принадлежат. Они распухли до такой степени, что казалось, кабинет забит этим ни на что не пригодным мясом, ставшим источником невыносимой боли, которой хватило бы для заполнения собой всего мира.

Невольно я испустил вопль и, безудержно разрыдавшись, потерял равновесие и упал. Значит, крики, услышанные в предбаннике, принадлежали кому-то, кто, как и я, начал тогда получать первые удары, предупреждавшие о том, что может произойти впоследствии. Наверняка там, снаружи, в том же помещении находился человек, читающий свою книгу перед несколькими заключенными, ждущими очереди на допрос.

Помню, что, начав терять сознание, я инстинктивно пытался помочь себе руками, но они, сожженные испепеляющим огнем, ни на что не годились. Когда я дотрагивался ими до самого себя, казалось, будто тот человек наносил еще один нестерпимый удар. Лучше было оставаться на полу не двигаясь: Однако мужчина в темных очках подошел ко мне и приказал:

— Эй, ты, креол, давай поднимайся!

Так как толком я его не расслышал, он прибег к другому, более привычному для него стилю общения, несколько раз ударив меня по спине. Новая волна боли распространилась по всему телу. Казалось, — эти удары сломают мне спину. Я инстинктивно уперся ногами в пол и, не дотрагиваясь ни до чего кровоточащими руками, поднялся, плача как ребенок. Горячие слезы омывали лицо и, стекая, пропитывали мою грязную мятую рубашку Возможно, они смягчили мои страдания и промыли глаза, потому что я вновь увидел, хотя и неотчетливо, то, что находилось передо мной: безучастного шефа на вертящемся стуле, читавшего отчет за отчетом, и человека в темных очках, который брал в руки розгу, напоминавшую по форме толстую линейку.

«Неужели он намерен использовать эту линейку?» — со страхом подумал я. Конечно же, это была линейка, но приспособленная для битья — деревянная, черного цвета, имевшая выступы по всей длине. Она была хорошо отполирована и словно подогнана под анатомические характеристики того, кто намеревался ее применить. Тип в темных очках держал ее с каким-то загадочным удовольствием. Со всей очевидностью, для него это был не просто кусок какой-то деревяшки, неодушевленный предмет. Нет! Это было живое существо, наверняка, любимое и заслуживающее уважения. Кадык на его горле дергался, как будто человек глотал что-то вкусное, когда полоска дерева рассекала тело жертвы. Возможно, он на расстоянии чувствовал вкус крови? Или это был вкус его собственной раскаленной ярости, несущей смерть? Не вызывало сомнений, экзекутор испытывал огромное наслаждение.