Книга Возвращение Эмануэла - Клаудиу Агиар

Помещение, в которое нас загнали, оказалось тесным. В полумраке я смог разглядеть еще одну дверь и два боковых окна, надежно запертых на железные засовы. Окна, по всей вероятности, выходили во двор. Свет сквозь них едва просачивался — очень слабый, бледный, как будто его излучал какой-то флуоресцирующий источник. Скоро вторая дверь открылась и вошел мужчина со списком в руках. Он встал перед нами и начал перекличку. Это напомнило мне времена обучения в лицее, когда мы по пять раз в день отвечали на переклички учителей. Но здесь все происходило иначе. Человек сверял по списку врученный ему товар. Сержант, ответственный за перевозку, смотрел в находившуюся у него копию и затем ставил свою подпись.

Убедившись, что все в порядке, новый хозяин хлопнул в ладоши, требуя внимания, и тут же начал говорить: «…вам запрещается общаться друг с другом; позднее начнется допрос…»

От одного только слова допрос по спине побежал холодок. Какой допрос? Что я буду говорить? Пересказывать то, что уже не раз рассказал?

Позднее тот же тип вернулся и назвал трех человек. Я был последним из них. Заключенные посмотрели нам вслед, как будто прощаясь. Пройдя по коридору в указанном направлении, мы остановились в своего рода вестибюле. Вскоре вызвавший нас человек вошел туда же в сопровождении полицейского через другую дверь и, словно удостоверившись, что все готово, вышел, приказав следовать за собой. Еще один коридор и еще один полицейский, поджидающий нас в дверях маленькой комнаты. В ней не было никого и ничего, кроме стола с телефоном.

Тишина там стояла такая, что через несколько минут я начал слышать не только глухой гул, какой обычно издают тяжелые предметы, падая на пол, но и различать отдаленные голоса и даже шепот. Мне даже показалось, будто я на самом деле слышал невыносимо пронзительные, отчаянные крики. Но потом они смолкли. Снова появился сопровождавший нас мужчина и сел за стол рядом с телефоном. Выдвинув ящик, он достал из него огромную книгу и погрузился в чтение. Небольшая каталожная карточка, использовавшаяся им как закладка, отмечала то место, на котором он остановился раньше. Временами он поглядывал на нас, но лишь слегка встряхивал головой, двусмысленно и безадресно улыбаясь. Так как разговаривать не разрешалось, мы трое ограничивались тем, что переглядывались между собой и молча ждали приказаний.

Я уже чувствовал усталость и легкое головокружение от долгого стояния. Затекшие ноги в старых ботинках дрожали, и мне не удавалось пошевелить пальцами. Вернее, я не ощущал их. Мне настолько все обрыдло, что я уже не знал, на чем остановить взгляд. Темный стол, открытая книга в руках неподвижно сидящего мужчины, белизна высокого потолка, выкрашенного масляной краской, гладкие стены невыразительного тона, деревянный пол, откликающийся скрипом на шаги людей, снующих по невидимому коридору, действовали на нервы. И ко всему этому нельзя было ничего ни сказать, ни спросить. Оставалось лишь прислушиваться к многообразию шумов, которые то пропадали, то возвращались.

Снова и более отчетливо я услышал крики. Что происходило в помещениях, смежных с комнатой, в которой мы находились? Откуда доносились крики? Этого нельзя было определить. Они могли доноситься откуда угодно, поскольку коридор был узким и стены, кажется, представляли собой деревянные перегородки, построенные недавно и кое-как в силу чрезвычайных обстоятельств. Однако в голове у меня все путалось. Состояние было предобморочным. В любой момент я мог упасть, что, пожалуй, освободило бы меня от продолжения этой пытки. Воздуха не хватало. Зажмурив глаза, я старался контролировать дыхание, чтобы удержаться на ногах и одновременно избавиться от гнетущей монотонности ожидания. Но вдруг зазвенел звонок, мужчина закрыл книгу и сразу поднялся, как будто пробудившись от сна. Бросив взгляд на нас троих, стоявших вдоль стены, он заложил закладку между страницами и спросил, кто первый. Ему никто не ответил. Тогда он обвел нас глазами и, указывая своим коротким и толстым пальцем на меня, процедил:

— Иди, ты, креол!

Пришлось сделать несколько шагов к открывшейся двери. Комната за ней была прямоугольной и более просторной. В центре находился стол, за которым сидел маленький человек в очках, с короткими руками, в темном пиджаке. Перед ним лежал целый ворох бумаг. Казалось, что он с головой погрузился в их изучение. Я приблизился к столу и остался стоять перед маленьким, но важным господином. Испуг не позволял мне сосредоточиться, и взгляд то и дело перескакивал с одного предмета на другой. Помню, что на стенах висели желтые занавески, и у меня возникло ощущение, что за ними нет ничего, кроме двери, в которую я вошел.

Наконец господин, похожий на властелина приоткрывшегося мне параллельного мира, снизошел с высоты своего положения настолько, чтобы увидеть стоявшего перед ним, и спросил:

— Как тебя зовут?

Я сразу постарался дополнить ответ сведениями, которые он, скорее всего, сверял с моими документами, загадочным образом очутившимися на его столе. Кто их принес туда? Я вспомнил, что в момент задержания документы находились у меня в пластиковом пакете. Но я был тогда настолько сбит с толку и дезориентирован, и даже не заметил, когда он исчез. Начальник поднял голову. За толстыми стеклами его очков просматривались холодные, равнодушные, близорукие глаза. Но все же в них проскальзывало сомнение. Заключенный никогда не рассказывает правду, как бы говорили они.

Поправив очки, маленький господин перешел в атаку:

— Расскажи мне свою историю, Эмануэл, но только подробно!

Не теряя времени, я коротко пересказал ему всю свою жизнь, с самого начала и до того момента, как меня задержали. Он поднял правую руку и снова поправил очки. Я впервые обратил внимание на движения его рук, маленьких, аккуратных, с ухоженными блестящими ногтями на пухлых пальцах, фаланги которых были покрыты густыми волосами. Когда я закончил, человек удобно облокотился на спинку стула и заявил:

— Я хочу услышать другую историю, Эмануэл. Я хочу знать, как называется твоя политическая организация, к какой ячейке ты принадлежишь, имена твоих товарищей, какое задание ты выполнял здесь, в Ресифи, или в любой другой части страны. И не заставляй меня тратить время понапрасну. Мне надо выслушать еще много народа.

Хорошо помню, что все это он произнес совсем не так, как я сейчас. В его голосе присутствовала какая-то непонятная интонация. Усиливаясь, она придавала речи оттенок нарочитой агрессивности или высокомерия, которое он как никто другой умел подчеркивать. Хуже всего, что после его слов я не нашел ничего лучшего, как пролепетать подобострастным тоном:

— Сеньор, я уже рассказал вам все. Это чистая правда. Мне больше не в чем вам признаться, потому что это так, потому что мне, к сожалению, больше ничего не известно. Я не принадлежу ни к какой политической организации!

Мужчина заерзал на стуле и раздраженно, как бы разговаривая с самим собой, возразил:

— Твоя версия никуда не годится.

Через несколько секунд он отложил документы и перешел на крик:

— Мне нужны имена, конкретная информация, слышишь, имена!